70 лет назад начался самый знаменитый процесс ХХ века — суд над главными нацистскими преступниками.
Нюрнбергский международный военный трибунал, о котором, казалось бы, известно все, по-прежнему остается одним из самых загадочных процессов новейшего времени. Сам масштаб преступлений и обстоятельства, с ними связанные, слишком плотно вплелись в историческую ткань государств, которые этот суд творили.
Государства эти — державы-победительницы во Второй мировой войне. Другие страны, в той или иной степени пострадавшие от немецкой оккупации, к участию в процессе не были допущены.
В качестве главных военных преступников на суде предстали 21 человек из 24 привлеченных к суду. Отсутствовали Мартин Борман (бесследно исчез), Роберт Лей (самоубийство) и Густав Крупп (неизлечимая болезнь). За 218 дней процесса были проведены 403 заседания, рассмотрено более 3 тыс. подлинных документов, допрошены более 200 свидетелей. Кроме того, около 500 свидетелей из оккупированных стран были допрошены выездными комиссиями. Всего к делу было приобщено свыше 300 тыс. письменных показаний, а также материалы, обнаруженные союзниками в армейских штабах, правительственных зданиях, ведомственных архивах рейха
Это был скорый суд, длившийся с 20 ноября 1945 года по 1 октября 1946-го. На собственно судебное следствие было отведено немногим более полугода. О недопустимости затягивания суда обвинители договорились заранее. Вот что писал еще 6 апреля 1945 года лорд-канцлер Великобритании Джон Саймон: «Я обеспокоен перспективой длительного процесса, в ходе которого будут обсуждаться разного рода вопросы — юридические и исторические, могущие привести к существенным противоречиям и спорам в мире и непредвиденной реакции»
Можно ли было такой объем показаний подробно рассмотреть за это время?
В Западной Германии долгое время господствовало мнение, что Нюрнбергский трибунал — это «юстиция победителей», а не беспристрастный суд. Впрочем (и так думает сегодня большинство немцев), это нисколько не умаляет его исторической справедливости и моральной значимости.
Судить или не судить?
Мало кто знает, но впервые вопрос о суде над военными преступниками был юридически оформлен еще после Первой мировой войны, в Версальском мирном договоре, где говорилось о привлечении германской военной верхушки к суду за «нарушение законов и обычаев ведения войны».
СССР во время Второй мировой войны не раз поднимал вопрос о неизбежном суде над военными преступниками. Для расследования нацистских злодеяний в ноябре 1942 года была создана Чрезвычайная госкомиссия во главе с Николаем Шверником. Комиссия собрала огромный обвинительный материал — почти 55 тыс. дел.
Интересно, что британское правительство до последнего выступало против самой идеи международного суда. Черчилль в Ялте вообще попросту предложил расстрелять руководство рейха по списку (это решение он предлагал Рузвельту еще на Квебекской конференции в 1944 году). В Ялте же на вопрос Черчилля, «какова должна быть процедура суда: юридическая или политическая?», Рузвельт заявил, что процедура не должна быть «максимально юридической». Черчилль считал, что суд над главными преступниками должен быть «политическим, а не юридическим актом». Еще 23 апреля в британском послании президенту США отмечалось, что «казнь без суда более предпочтительна». И только 2 мая на совещании министров иностранных дел стран антигитлеровской коалиции в Сан-Франциско Англия дала согласие на процесс.
Суть дела
Преступления нацистов были настолько чудовищны, что казалось, оценить их языком юриспруденции просто невозможно. «Эти преступления затопили мир кровью и отбросили цивилизацию на столетия назад», — сказал главный обвинитель от США Роберт Джексон.
Но сами подсудимые не желали признавать содеянного. Им выделили немецких адвокатов, которым платили огромные деньги. Им дали возможность знакомиться со всеми документами, причем в переводе на немецкий язык. Был организован синхронный перевод на четыре языка. На защиту было потрачено в три раза больше времени, чем на обвинение.
Защищались подсудимые уверенно, хитроумно, даже напористо (особенно Геринг и Гесс). А защищаясь, выдвигали аргументы, которые если не отводили от них ответственность полностью, то делили ее с победителями. А потому союзники еще до начала слушаний договорились, какие именно исторические эпизоды не подлежат рассмотрению. Главный обвинитель от США Роберт Джексон прямо заявил: «Я полагаю, что этот процесс, если на нем будут допущены дискуссии о политических и экономических причинах возникновения войны, может принести неисчислимый вред как Европе… так и Америке».
В частности, англичане не хотели поднимать вопрос о перелете Гесса в Англию (документы об этом эпизоде засекречены до середины XXI века), о варварских бомбардировках немецкого гражданского населения (это к вопросу об «обычаях ведения войны»), о мюнхенском сговоре. Французы — о правительстве Виши, французских эсэсовцах и их карательных акциях, американцы — о перевооружении Германии и инвестициях в ее экономику.
У Советского Союза был свой список запретных тем. Это нарушение Версальского договора (например, подготовка немецких летчиков), довоенные соглашения Москвы и Берлина, прибалтийские аншлюсы, советско-польские отношения, обмен немецкого населения Прибалтики с Германией и другие. А самое главное — общественно-политическое устройство Советского Союза, что, естественно, вызвало бы нежелательные аналогии.
О том, насколько серьезно относились в Кремле к предстоящему суду, говорит хотя бы тот факт, что для его организации и проведения была создана сверхсекретная правительственная комиссия. В архивах ее название звучало по-разному. Было даже такое: «Комиссия Политбюро по руководству (!) Нюрнбергским процессом». Номинально ее возглавлял нарком иностранных дел Вячеслав Молотов. Но реально — его заместитель Андрей Вышинский. Поэтому комиссию называли «Комиссия Вышинского» (так она значится в архивной описи советского Нюрнбергского фонда). В нее вошли высшие чины суда, прокуратуры и госбезопасности.
Наряду с прокурорами в Нюрнберге параллельно трудилась и чекистская следственная бригада во главе с полковником Лихачевым. Она отвечала «за контроль», «за подготовку свидетелей», «оперативное обеспечение».
Сверхзадача Вышинского
Андрей Януарьевич реально влиял на процесс. Это была его главная задача как доверенного лица Сталина. В бригаде обвинения работали сплошь его бывшие подчиненные по «московским процессам». Он позволял себе то, чего не позволяли другие: например, мог незваным явиться на ужин к судьям (хотя, несомненно, знал, что общение судейских с прокурорами и адвокатами — нарушение этики, тем более за бокалом) и поднять тост «за здоровье подсудимых, которых скоро ждет веревка». Это была вульгарная шутка, учитывая хотя бы презумпцию невиновности. Но никто, понятно, не посмел его одернуть — доверенный.
Вышинскому было что «корректировать». Щекотливым был вопрос о «внезапности» нападения на СССР. Подсудимые фельдмаршал Кейтель и генерал Йодль, впоследствии казненные, и даже выступавший на суде в качестве свидетеля фельдмаршал Паулюс подтверждали, что Гитлер тщательно готовился к войне против СССР и советская разведка не могла об этом не знать. Но это разбивало миф о «великом полководце»
Или вот цитата из советского обвинения. «…Гитлеровские заговорщики (пункт обвинения «заговор против мира». — NT) в соответствии с детально разработанным планом начали осуществлять разрушение городов и сел, уничтожение фабрик и заводов, колхозов и совхозов, электростанций и железных дорог». А как же приказ Сталина о «выжженной земле»? О взрыве все тех же заводов и шахт при отступлении? О разрушении домов крестьян, чтобы немцам негде было ночевать?
А неупоминание евреев как главной жертвы гитлеровской истребительной политики (хотя Илья Эренбург и Василий Гроссман уже собрали огромный материал для «Черной книги»)? В советских документах, как правило, использовался термин «мирные граждане» или «советские люди». Кроме сугубо внутренних причин, в частности, набирающего силу государственного антисемитизма (достаточно сказать, что Никита Хрущев, который был в те годы первым секретарем ЦК Компартии Украины, запрещал возвращать евреям квартиры, занятые во время оккупации украинцами), были еще и внешнеполитические. Сталин как бы отдавал долг Черчиллю за выдачу на смерть и неволю десятков тысяч казаков с семьями. Приглушение «еврейского вопроса» в Нюрнберге не способствовало «моральному обоснованию» массового переселения евреев в Палестину, которому отчаянно противились англичане
Настоящей бомбой стал раздобытый защитником Рудольфа Гесса Зайделем аффидевит (заверенные письменные показания) бывшего заведующего юридическим отделом МИД Германии в ранге посла Фридриха Гаусса о содержании секретного протокола пакта Молотова — Риббентропа. Главному обвинителю от СССР Роману Руденко и его помощнику Николаю Зоре, который отвечал за это «направление», не удалось предотвратить допрос бывшего первого зама Риббентропа Эрнста фон Вайцзеккера, который подтвердил показания Гаусса. Рассказал о содержании протокола и сам Риббентроп. В результате Зайдель потребовал допросить «свидетеля Молотова В.М.» и обвинил СССР в совместном с Германией развязывании войны против Польши.
Трибунал по договоренности не допустил включения этих обвинений в стенограмму процесса.
Одна драматическая деталь. На следующий день после показаний Вайцзеккера и Риббентропа советского прокурора Николая Зорю, который, кстати, проводил допросы и по «катынскому делу» (его также исключили из обвинения), нашли мертвым в номере гостиницы. По версии чекистов, он случайно выстрелил себе в висок, когда «чистил оружие». Пулю не нашли. Вскрытия не было. Семье объявили, что это было самоубийство.
Охранная грамота
Почему Сталин пошел на проведение суда, несмотря на возможные риски и даже срыв процесса? Только ли из-за пристрастия к судебным зрелищам? Скорее, ему нужен был юридически оформленный мандат, всемирная охранная грамота, которая однозначно провозглашала бы, что только государство такого типа, как нацистская Германия, является преступным. Главный обвинитель от СССР на процессе Руденко так и заявил, что «это первый случай, когда перед судом предстали преступники, завладевшие целым государством и сделавшие само государство орудием своих чудовищных преступлений». Вынося приговор идеологии нацизма и самому нацистскому государству, Нюрнбергский трибунал легитимизировал в глазах всего человечества режим Сталина и идеологию коммунистического тоталитаризма.
Нюрнбергский трибунал — не победа права, а скорее победа правды, справедливости. Иначе и быть в тех условиях не могло. Разгромив в моральном и политическом плане нацистскую систему, суд внес свой вклад в развенчание тоталитаризма не только как идеологии, но и как человеконенавистнической практики.
Может быть, именно поэтому документы трибунала у нас до сих пор не опубликованы полностью.