Мы представляем рубрику «Зеркало для героя», где известные люди будут делиться самым сокровенным. Открывает ее режиссер, сценарист, композитор, автор фильмов «Дурак», «Майор», постановщик первого сезона сериала «Метод» Юрий Быков.
Юрий Быков, человек-оркестр, неудобный, как камешек в ботинке, чьи фильмы безжалостны и целительны, как хирургическая операция, откровенно поговорил с «Вечеркой» о счастье и любви.
В ближайшее время, 15 августа, Юрий Быков отметит 39-летие. Об этом наш первый вопрос.
— Юрий Анатольевич, чем отличается парнишка из Новомичуринска от взрослого известного режиссера?
— Проблема в том, что ничем: что в тринадцать лет, что сейчас — тот же максимализм. Черное и белое мышление, отсутствие полутонов в оценке людей, отношение к происходящему как к чему-то враждебному. Головой я понимаю, что это неправильно, но эмоционально воспринимаю мир как в юном возрасте. Хотя в принципе все, что в моей жизни было, происходило поступательно, и в глубине души я всегда знал, что этот путь идет в ту сторону, в которую должен. Потому, наверное, глобальных изменений во мне и нет.
— Режиссура — это не совсем то, чем я занимаюсь. Я не считаю себя режиссером, сценаристом, артистом или музыкантом. Я просто умею компилировать свои навыки в этих областях для создания аудиовизуального произведения, чтобы задавать большому количеству людей неудобные вопросы.
— Чтобы им было некомфортно. Чтобы они развивались и отвечали себе — хотят об этом думать или нет.
— Это неправда, многие хотят. Ты можешь вытащить из десяти человек двух, которые находятся на перепутье, и помочь им попасть в тот социальный свод, где они должны оказаться, но им не хватает сил. Ты вбрасываешь вопрос в пространство, люди смотрят фильм или читают книгу и спрашивают себя: «Зачем я так живу? Можно же по-другому!». Это как раз про природу вещей, про взаимосвязь. Ты выполняешь свою функцию. Я нахожу тех, кому нужен этот толчок, это ощущение правды, чтобы двигаться дальше.
— Это как в квантовой физике: как ты наблюдаешь — так оно и выглядит. Ты не можешь сказать — частица или волна. Так и тут — все зависит от смотрящего. Я думаю, социально большинство людей должно пребывать в состоянии ощущения перспективы, позитивного движения вперед, к комфорту. Но не уверен, что это касается того небольшого количества людей, которых я называю не творцами, как принято, а «свободными радикалами» (вещество в организме человека — прим. «ВМ»).
— Поясните, пожалуйста.
— Это некие, скажем, субстанции, схожие с вирусами, они укрепляют организм, если не убивают, учат быть сильнее, но сами при этом погибают. Правильно задать себе вопрос — ощущаешь ли ты себя частью этого небольшого количества людей? Если да — смирись, что твоя участь трагична, и единственное, что ты можешь сделать на своем пути, — дать миру все, что соответствует твоему потенциалу.
— Выходит, творец обречен?
— Это вообще не про творчество. Настоящее искусство — про красоту, про прекрасное. И это даже не относится к какой-то категории профессий, только к мышлению человека.
У таких людей оно идеализировано, и в стремлении к идеалу человек испытывает окружающую среду на прочность, на возможность развития и расширения диапазона доступного. Но он действует в среде, в которой есть некий социальный договор, и та воспринимает его как «свободного радикала» и уничтожает как угрозу стабильности. Все, условно, от Бруно и Теслы до Лермонтова и Башлачева, расширяя пространство, приносили себя в жертву.
Это обыкновенный прометеизм — всем будут «клевать печень». Вот вы представляете Достоевского, который бегает, играет в теннис и улыбается? Просто надо отдавать себе отчет, что, если ты идешь по этой дороге, если это тебе органично, ты сможешь реализоваться. А если тебе дано, но ты этого не делаешь — будешь крайне несчастным, отказавшись от предназначения, как в «Портрете» Гоголя. Вопрос в том, чтобы не перепутать, иначе будет как в «Отце Сергие» Толстого — через какое-то время и тебе, и всем станет очевидно, что это не так. Если ты обыкновенный «старосветский помещик» и любишь жену, печь пироги и помидоры на грядке — признайся себе в этом и живи счастливо, с тебя нет спроса. Хотя мысли «я пришел развить вас всех в гениальных личностей» или «спасти мир» — это психиатрия. Ты пришел реализовать потенциал, понять, кто ты, и идти по своему пути.
— Можно изменить путь?
— Если ты гаечный ключ, а хочешь танцевать балет? Нет, конечно. Есть такое явление, как прельщение эстетикой, когда ты выбираешь эстетическую позицию, которая тебе нравится, но ты к ней не имеешь отношения. Я думаю, вкусы можно развивать, но основа закладывается генетикой, природой и окружающим пространством. Не думаю, что человек живет так долго, что может превратиться из Нижинского в Сталина. Есть что-то нездоровое, когда лев начнет считать, что он мангуст, и наоборот.
Еще есть люди, которые понимают разность мира, и у них нет четкой системы приоритетов — кто лучше и главнее. Я не могу сказать, что колхозник лучше хипстера. Один выращивает хлеб, другой создает культурное пространство — и то, и то нужно. Вот к чему ты себя причисляешь и кем являешься — это главный вопрос. Если ты для себя отвечаешь на него правильно — не остаешься один.
— Вы причисляете себя к какой-то группе?
— «Найди своих и успокойся», — как говорил Балабанов, вы об этом? Я не хочу искать стаю, я хочу всегда говорить то, что думаю, делать то, что хочу, и ни на кого не ориентироваться. Но в жизни это невозможно, потому что тебя должны идентифицировать как своего. Все взаимодействие между людьми держится на ощущении безопасности — насколько я могу тебе доверять. Если ты свой, то где надо промолчишь, где надо соврешь, заступишься за своих, даже если они не правы. А если ты руководствуешься другими принципами — свободы, справедливости для всех, правды без исключений, — то никому не будешь своим. Правда — путь одиночества.
— По нему можно идти?
— Только тому, кому он соответствует. Если вы не готовы приносить свои блага, комфорт, социальное положение в жертву, не нужно этого делать. Вы замучаетесь, проклянете все и наделаете еще кучу глупостей.
— Вы идете по этому пути?
— Отчасти. Давно его выбрал.
— И вы одиноки?
— Да. В детстве и юности я считал, что абсолютно одинок, что у меня нет ни единомышленников, ни близких товарищей. До двадцати лет так и было, и я к этому привык. А потом очень большое количество людей разогнал и настроил против себя. Не в смысле, что меня не любят или ненавидят, а просто им со мной некомфортно. Это можно изменить, если перестроить образ мышления — перестать быть «радикалом», войти в социальную среду без претензий. И эту дилемму я решаю. Но я и сам никого особо не удерживал. Почему люди остаются в твоей жизни? Потому что чувствуют, что ты в них заинтересован, иначе уходят.
— А заинтересованные сами?
— Это длится недолго, но бывает. Гораздо чаще в случае с женщинами, потому что они очень долго ждут ответной любви. Но в конце концов и это терпение кончается. Все на самом деле упирается в возможность испытывать и генерировать любовь. Я не умею это психологически — очень долго это чувство от себя гнал и делал все, чтобы оно во мне не зарождалось. Сейчас жалость — почти все, что я могу испытывать к людям, даже самым близким.
— В русском менталитете любовь и жалость — одно.
— Это вообще не одно. Любовь — очень эгоистическое, животное и всепоглощающее, высшее чувство. Оно не имеет отношения ни к жалости, ни к состраданию, потому что это — категории совести. Любовь же — потребность в другом, независимо ни от чего. Ради счастья любимого можно и соврать, своровать, убить, ее подают как оправдание практически любого поведения! У Шекспира есть пьеса «Макбет», где жена очень хочет, чтобы ее муж стал королем. И «муж и жена — одна сатана», в смысле настоящая ячейка партнерская и семейная — это банда. Они работают только на себя. И в критические моменты, когда нужно защищать семью и свое пространство, человек не станет защищать правду. Могу сказать, любовь и правда — два абсолютно конфликтных понятия в философском смысле, на уровне Бога и дьявола. В чем их конфликт?
— Тот хотел стать выше Бога.
— Не выше, а равным — вот ключевая ошибка в понимании. Тот просил: «Объясни мне, как все устроено». Падший ангел принес людям знание — то, что мы рационально оцениваем мир. В античной мифологии Прометей — примерно то же. Боги его низвергли, но он принес людям огонь. И правда относится к тому же. В «Мастере и Маргарите» у Воланда все по справедливости к людям. У меня в «Заводе», кстати, это есть — революционер считает, что правда и справедливость выше любви. Но мы пришли цивилизационно к тому, что любовь выше всего. И в этом смысле мы конформисты, потому что по большому счету по любви, если ты человеку симпатизируешь, можно договориться с кем угодно. По справедливости люди всегда будут конфликтовать, потому что у всех свое о ней представление. Справедливость и правда — понятия относительные, любовь — безотносительное. Нравится человек — нравится, любишь — значит любишь. И на данном этапе итог моей жизни — проигрыш. Я все строил на правде и справедливости.
— Что вы имеете в виду под понятием любви?
— Думаю, это ощущение радости от близости к другому человеку, к событию.
— Это касается съемок фильма?
— Вы ощущаете радость.... Я много раз повторял, и никто до сих пор не может меня услышать: мои первые три картины сделаны на ощущении ненависти к окружающей действительности, но и на любви к правде как таковой, что для того возраста и мировоззрения было органичным. Но это неорганично для взрослого мужчины.
Делать что-то от ненависти может только молодой человек — он не согласен, он сопротивляется. Возможно, в моих более поздних картинах степень искренности, заинтересованности тем, что я делаю, не та. Мне, кажется, уже давно действительно не интересно жить. Я не развиваюсь, не открываю новых людей, пространства. Есть ощущение, что я уже все видел, что все понятно и предсказуемо. И с ним надо бороться. Мне бы хотелось вернуться к азарту и к уровню пронзительности «Майора», как семь лет назад.
— Думаете, это возможно?
— Если не врать никому, не пить, не курить и заниматься спортом — да. Тогда можно вернуться к тому состоянию уважения к себе, а значит, и вдохновения, которое позволит сделать что-то подобное. Возможно, кстати, идти в поиск любви и понимания того, почему это чувство во мне атрофировано, почему я не могу его генерировать, может стать следующим творческим витком. Это было бы интересно.
0
10.00
