Бывший обозреватель «Комсомолки», пресс-секретарь «раннего» Ельцина Павел Вощанов выпустил в издательстве «Алгоритм» новую книгу «Ельцин как наваждение. Откровения политического проходимца»
Книга нелицеприятная, жесткая и откровенная. В ней автор не щадит ни себя, ни тех, с кем работал в окружении Бориса Ельцина, ни самого первого Президента России.
Даже много знающие о том периоде найдут в этих мемуарах немало нового для себя. Предлагаем вашему вниманию с разрешения автора фрагмент мемуаров, в котором речь идет о том, как Ельцину предложили укрыться в последнюю ночь ГКЧП в августе 1991-го в бомбоубежище под «Белым домом» (Дом правительства на Краснопресненской набережной) и как это происходило.
ЕЛЬЦИН В ПОДПОЛЬЕ
- Ну, что скажете? - президент обводит взглядом группу своих помощников во главе с Виктором Илюшиным (глава секретариата Ельцина. - Ред.). - Тоже считаете, мне надо спуститься вниз?
Виктор Васильевич как старший по должности и к тому же стоящий в центре нашей группы, повторяет ранее высказанный им аргумент: это будет нелишним. В этой ситуации Лев Суханов (помощник Ельцина в течение 10 лет. - Ред.), видимо, тоже не считает возможным промолчать. И повторно озвучивает свою мысль: мы не можем рисковать Ельциным! Тот, кем мы не можем рисковать, удовлетворенно кивает. Хотя, похоже, он для себя и так уже все решил:
- Виктор Васильевич, вы остаетесь?
- Да, Борис Николаевич, правильнее будет, если я останусь на своем месте.
Ельцин кивает: «Хорошо». И, теряя интерес к теме, добавляет:
- Вы тогда сами решите, кто идет со мной, а кто остается с вами.
И, уже глядя на Коржакова (начальник охраны. - Ред.):
- Ну что, спускаемся?
- Сейчас, Борис Николаевич, девушки только самые важные документы из кабинета заберут. Их надо тоже отнести вниз.
Из кабинета выходят две машинистки-стенографистки президента в сопровождении коржаковских бойцов с коробками в руках. Замыкающий несет пишущую машинку и канцелярскую утварь.
- Готово! Можем идти.
«КТО ЖЕ НАПИШЕТ ОБО ВСЕМ?!»
Илюшин поворачивается ко мне:
- Я думаю, Павел Игоревич, вам надо идти с шефом.
- Зачем? Что мне там делать?
- А кто же тогда после напишет обо всем? - Илюшин говорит вроде бы серьезно, но в глазах чувствуется ирония. - Именно сейчас пресс-секретарю и следует быть рядом с президентом.
Спорить некогда - Коржаков уже распахнул дверь, ведущую в коридор. Мне известна излюбленная манера Ельцина всюду передвигаться полубегом. За ним только поспевай. Так что, если замешкаюсь и отстану, сам дорогу в это чертово подземелье ни за что не найду. А спросить будет некого, по коридорам никто не разгуливает. Да если кто и попадется, едва ли станет отвечать на вопрос: скажите, а как пройти в бомбоубежище, что на случай ядерной войны? Так что надо не отставать.
Лифты не работают. Спускаемся вниз по плохо освещенной лестнице (тусклые фонари горят через пролет), имеющей явно техническое назначение. Где-то впереди грохочут кованые ботинки президентских охранников. Чуть ближе ко мне звонко цокают каблучки стенографисток. Кто-то гулко топает у меня за спиной. Кажется, у этой лестницы не будет конца. Интересно, на каком мы уже этаже? С уверенностью можно сказать только то, что ниже цоколя.
Еще один пролет…
И еще один…
И это еще не конец!
Такие толстые стальные двери с полуметрового диаметра штурвалом вместо обычной ручки я видел только в Институте ядерной физики, куда мы с Ельциным года полтора назад ходили обличать партийную номенклатуру. Только там они защищали от радиоактивной опасности, исходящей изнутри, здесь - извне. Возле входа какая-то табличка. Буквы поблекли от сырости и неразличимы. Зато хорошо читается номер помещения - 100. Сразу за дверью большой зал с бетонными полами и низким неоштукатуренным потолком. Вдоль стен, неряшливо вымазанных белилами, стеллажи с противогазами, пропылившимися костюмами химзащиты и еще какой-то утварью малопонятного назначения. Прямо напротив вход в другое помещение. Оно чуть меньше, но уже походит не на склад, а на ночлежку для лиц, пережидающих вражескую бомбежку. В нем без всякой системы расставлены дощатые нары, на которые в другое время я побрезговал бы не то что лечь, даже присесть на краешек.
РЕЗЕРВНЫЙ КАБИНЕТ
Ельцина ни там ни там нет. Может, я ошибся и не туда зашел? Спрашиваю Юру Одинца, офицера службы безопасности: где шеф? Тот кивает на дверь, которую я сразу и не заметил.
- А что там?
- Резервный кабинет президента. На случай чрезвычайных ситуаций.
Чему я не научился за время штатной работы на Ельцина, так это субординации - открываю дверь и вхожу в «резервный кабинет». И что же вижу? Обычная комната, правда, отделана чуть опрятнее прочих. Главная ее достопримечательность - большой обеденный стол, накрытый на шесть персон. Все как полагается по этикету: белая скатерть, фарфоровая посуда, хрустальные бокалы, столовые приборы. А посередине - блюда со всевозможными яствами. Тут и севрюга с лососем, и колбаска нескольких сортов, и сыры. А еще всякая зелень. И, конечно же, горячительные напитки. Какие именно, водка, коньяк или виски, разглядеть не успеваю - Бурбулис берет меня под руку и выводит за дверь:
- Нам надо с Борис Николаевичем кое-какие вопросы обсудить. Так что подожди здесь, хорошо?
Вспоминаю напутственные слова Илюшина о том, что именно сейчас пресс-секретарь должен быть рядом с президентом, дабы после поведать стране и миру о том, как тот боролся за торжество демократии. И о чем же я теперь поведаю? Задачка…
Нахожу еще не занятые нары, кладу под них автомат, ложусь и вытягиваюсь во весь рост. На душе гадостно, но зато спокойно: уж если они сели выпивать, стало быть, ничего страшного не случится. Не будет никакого штурма, и они это знают наверняка. Все мы - и те, что здесь, в бомбоубежище, и те, что наверху, и те, что мерзнут на улице, - участники масштабной мистификации под названием «Путч».
В дальнем углу зала замечаю вице-мэра Москвы Юрия Лужкова с молодой супругой. Сидит, погруженный в какие-то явно невеселые думы, и ни на кого не обращает внимания. Спрашиваю сидящего рядом Одинца:
- А Лужков-то, он как сюда попал? Я его вроде наверху у шефа не видел.
- Приехал часа полтора назад, и сразу сюда.
- А что такой мрачный?
- Обиделся. Наш его за стол не позвал.
МЭР НА РУКАХ ОХРАНЫ
…До сих пор полагал, что «как ужаленному» можно только подскочить, но уж никак не проснуться. Теперь вижу, что ошибался, - просыпаюсь именно как ужаленный. Первая мысль обжигает змеиным укусом - все ушли, а я остался один в этом чертовом каземате! Вторая еще больнее - великий шутник Юра Одинец, в назидание за беспечность, утащил мой автомат! Но, сбросив с себя остатки сна и оглядевшись вокруг, понимаю, что, к счастью, ни та ни другая не соответствует действительности. Какие-то люди еще спят на нарах, а наши стенографистки о чем-то безмятежно шепчутся в уголочке. Что касается моего автомата, то и он на своем месте. То есть там, куда я его и положил.
Но Одинца рядом действительно уже нет, и многих ребят из охраны Ельцина тоже не видно. Неужели все наши ушли наверх, а я прошляпил?! Какое позорище! Смотрю на часы: около семи утра. Это значит, проспал я чуть менее двух часов. Но не могли же боссы за это время все обсудить и закруглиться? Как я успел заметить, на столе стояло никак не меньше двух «серьезных вопросов».
Выхожу в большой зал и вижу, как комнату, которую Одинец помпезно величал резервным кабинетом президента, покидают высокопоставленные участники ночных бдений. По Петрову с Бурбулисом не скажешь, что те сильно выпивши, - взгляд светлый, шаг твердый. Зато по Борису Николаевичу чувствуется, что навеселе, причем изрядно. Но все же держится молодцом. Во всяком случае шагает без посторонней помощи. Последним комнату покидает Гаврила Харитонович Попов (тогдашний мэр Москвы. - Ред.). Его выводят под руки два прикрепленных к нему коржаковских бойца. Увидев меня, он заплетающимся языком выдавливает из себя самокритичную шутку: «Пашка, я как свинья нализался!» Похоже, наш грек в полном ауте. Только поэтому один из его охранников, которые обычно прилюдно никак не реагируют на свою клиентуру, что бы та ни вытворяла, позволяет себя высказать недовольство:
- Теперь нам эту тушу переть на себе на пятый этаж!
Его товарищ тоже не горит желанием проявлять служебное рвение, а потому предлагает принципиально иной подход к транспортировке обездвиженного тела пламенного глашатая отечественной демократии:
- А чего ему делать на пятом этаже? Пусть лучше здесь покемарит, а как снимут оцепление, так сразу домой!
К счастью, лифт заработал. Только отчего-то долго не откликается на мой вызов. Бегает над головой вверх-вниз и никак не доберется до бомбоубежища. Хотя, может, и напрасно я выражаю недовольство в его адрес? Может, мне вообще не стоит подниматься наверх, а покемарить тут рядышком с Харитонычем, а как снимут оцепление, так сразу домой. Домой!
И забыть эту ночь.
И никогда ее не вспоминать.
И никому о ней не рассказывать. Особенно тем, кто сейчас на улице защищает свободу, демократию и президента Ельцина.
НАША СПРАВКА
ГКЧП - Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР, временный орган, созданный 8 высшими руководителями Советского Союза, в том числе министрами КГБ, МВД и Минобороны. 19 августа 1991 года члены ГКЧП объявили о том, что они пытаются сохранить Союз, отвергают перестройку Президента СССР Горбачева и подписание нового союзного договора. По решению ГКЧП в Москву ввели войска и бронетехнику Таманской и Кантемировской дивизий, но штурм «Белого дома», где находился Президент России Ельцин, так и не состоялся.
ИЗ ДОСЬЕ «КП»
Павел ВОЩАНОВ родился 3 ноября 1948 года в Москве в семье военного. В 80-е работал в Институте экономики и строительства Госстроя СССР. С 1988 года - обозреватель «Комсомольской правды» (за публикации в «КП» в 1996-м получил премию Союза журналистов России «Золотое перо России»). С июля 1991 по февраль 1992 г. был пресс-секретарем Президента России Бориса Ельцина.
0
12.00
