С 14 мая приступил к работе обновленный состав кабинета министров. Среди ключевых изменений — назначение экономиста Андрея Белоусова, ранее занимавшего пост первого вице-премьера, министром обороны и повышение статуса вице-премьера Дениса Мантурова, курирующего промышленность (в том числе оборонную) и технологическое развитие, до первого замглавы правительства.
Необходимо «экономику всего силового блока и Министерства обороны как ключевого звена этого блока вписать в общую экономику страны», говорил президент Владимир Путин.
Военный бюджет России растет с каждым годом, и в 2024 году совокупные расходы на оборону и безопасность составят 8,7% ВВП, заявил Путин. «Это не 13%, как было в СССР, но тоже солидная величина. Это большой ресурс, и мы обязаны им распорядиться рачительно и эффективно», — сказал он.
Кроме того, для обороноспособности страны растет значимость технологического лидерства. «Сегодня на поле боя побеждает тот, кто больше открыт для инноваций, больше открыт для максимально оперативного внедренчества», — говорил пресс-секретарь президента Дмитрий Песков.
Активную роль российского государства в экономической политике и ее переход на «военные рельсы» ряд иностранных экспертов ранее уже характеризовали термином «военное кейнсианство». Вместе с экономистами РБК разбирался, применимо ли такое определение к курсу нового правительства и какие последствия он будет иметь для экономики России.
Что такое «военное кейнсианство»
В экономической теории под военным кейнсианством понимают антикризисную экономическую политику государства, которая нацелена на повышение совокупного спроса за счет роста военных расходов. Термин принадлежит современникам и последователям английского экономиста: у самого Джона Мейнарда Кейнса не было разделения на военное кейнсианство и гражданское, указывает доцент кафедры макроэкономической политики и стратегического управления экономического факультета МГУ Олег Буклемишев. Изначально кейнсианская экономическая теория предполагает, что совокупный спрос зависит от многих решений — как государственных, так и частных — и государство своим вмешательством может сглаживать колебания экономических циклов.
«У Кейнса очень интересный переход: если сначала он считал, что для активизации бурного экономического роста с помощью бюджетных расходов должны использоваться гражданские направления ассигнований, то потом пришел к выводу, что никакое другое кейнсианство, кроме военного, невозможно. В условиях демократии, кроме как военными расходами, никак не раскрутить экономику. У него четко прослеживается эта мысль», — отмечает Буклемишев.
Сегодня, когда говорят о военном кейнсианстве, вспоминают два исторических примера, указывает экономист. Первый — это Великая депрессия и Германия перед Второй мировой войной, которая якобы смогла преодолеть экономические трудности посредством подготовки к военным действиям. Вторая история — это США, которые с помощью военных расходов на рубеже 1930–1940-х годов раскрутили «маховик экономического роста».
«Но при ближайшем рассмотрении ни то, ни другое критической проверки не выдерживает, поскольку в обоих случаях экономический рост начался раньше, чем начались военные расходы, и совершенно по другим причинам. То есть это не объяснение, и неизвестно, является ли это рецептом для экономического процветания», — указывает Буклемишев.
Оценки по данным периодов двух мировых войн говорят о том, что вооруженные конфликты не оказали долгосрочного положительного воздействия на траекторию роста экономики даже для США — страны, чья «капитальная база» не получила значительного ущерба в этих конфликтах, отмечает экономист Bloomberg Economics по России и Центральной и Восточной Европе Александр Исаков. Мобилизация и рост госрасходов временно повышали деловую активность, после чего она возвращалась к тренду — после Второй мировой войны для США это случилось уже во второй половине 1940-х годов.
Силовые расходы как способ стимулирования экономического роста — метод, старый как мир, говорит главный экономист «Эксперт РА» Антон Табах. «Пожалуй, опыт США 1980-х годов самый яркий, так как очень многие инновации, достигнутые тогда в секторе, вытянули американскую экономику из кризисов 1970-х», — считает он. В то время «рейганомика» во многом основывалась на росте госзаказов для высокотехнологичных военно-промышленных компаний.
Применима ли эта концепция к России
В академической литературе нет однозначного ответа, как повышение военных расходов влияет на экономический рост, указывает экономист, научный руководитель РЭШ Рубен Ениколопов. Если говорить об «умеренном» увеличении, такой подход в среднем по миру скорее не работает: «Увеличение госрасходов на оборону на $1 увеличивает ВВП меньше чем на $1».
«Какой-то положительный эффект если и наблюдается, то в развитых странах во время рецессий и в странах с фиксированным валютным курсом и низкой открытостью экономики с точки зрения торговли», — отмечает Ениколопов, ссылаясь на недавние исследования.
Экономист Ольстерского университета (Северная Ирландия) Лукман Саид в работе 2023 года (.pdf) подсчитал на данных по 133 странам за период 1960–2012 годов, что увеличение процентного соотношения военных расходов и ВВП на 1 п.п. приводит к сокращению экономического роста на 1,1 п.п. В то же время американские ученые Джефф Картер, Хизер Ондерсин и Гленн Палмер в работе 2021 года пришли к выводу, что влияние изменения военных расходов на ВВП нелинейно во времени: первоначальный эффект от увеличения расходов на ВВП отрицательный, но через некоторое время становится положительным.
Максимальное положительное воздействие оборонных расходов на ВВП достигается через два года после начала их реализации. «То есть мы сейчас примерно подходим к этим двум годам с пиком положительного воздействия», — сказал Ениколопов в эфире телеканала РБК. По итогам 2023 года ВВП России вырос на 3,6%, сообщал Росстат, а в первом квартале 2024-го — на 4,6%, следует из оценки ЦБ.
Военное кейнсианство не вполне подходит для описания действующей модели экономической политики, считает Исаков. Во-первых, эта теория предполагает, что расходы на ВПК главным образом ставят целью стабилизацию экономического цикла — то есть на самом примитивном уровне позволяют снизить безработицу за счет мобилизации незанятого населения либо в вооруженные силы, либо в промышленность.
«Такое описание слабо согласуется с наблюдаемой действительностью, в которой правительство и Банк России скорее обеспокоены перегревом рынка труда, аномальной низкой безработицей и дефицитом рабочих рук», — указывает Исаков.
Во-вторых, согласно военному кейнсианству, иные расходы, такие как финансирование транспортной инфраструктуры, образования, промышленной политики, имеют более низкую эффективность, чем расходы на ВПК. «Это также не вполне соответствует опыту», — констатирует экономист.
Временный эффект
Как ни назвать современную ситуацию в экономике России — военным кейнсианством или мобилизационной экономикой, — ясно одно: это временное явление, которое не может продолжаться слишком долго, считает заведующий Лабораторией структурных исследований ИПЭИ РАНХиГС Алексей Ведев. По его словам, на среднем и долгосрочном горизонте считается опасным превышение уровня военных расходов выше 3% ВВП.
«Этому есть логическое объяснение — например, угроза инфляции. Все получают настоящие деньги за то, что делают снаряды, которые просто уничтожаются, а деньги идут на рынок. Естественно, возникает структурный перекос. Поэтому долго ни мобилизационная экономика, ни военное кейнсианство продолжаться не могут — только два-три года», — считает Ведев.
Действительно, примерно два года спустя позитивный импульс от увеличения военных расходов начинает затухать, говорит Ениколопов. «Либо надо продолжать вкачивать еще больше денег, что мы и наблюдаем по факту, либо происходит сжатие, потому что это все временные эффекты», — отметил он в эфире телеканала РБК.
Эксперт подчеркнул, что такой рост экономики сложно назвать «здоровым». «Здоровый рост — это рост производительности, это увеличение качества и количества рабочих рук, это инвестиции и так далее», — перечислил Ениколопов.
Развитие сектора ВПК может дать несколько позитивных эффектов в перспективе, отметил в эфире РБК заведующий сектором международных военно-экономических проблем ЦКЕМИ НИУ ВШЭ Прохор Тебин. «На следующем этапе [ВПК] может стать дополнительным источником для российского экспорта высокотехнологичного. Плюс <...> [возникает] синергетический эффект для гражданской экономики», — считает он. В последнее время в военную из гражданской все чаще приходят технологии, инновации и новые подходы, уточнил Тебин.
После исчерпания позитивного эффекта от развития ВПК Россию ждет «болезненный откат», пессимистичен Ведев. Причиной станут накопившиеся структурные дисбалансы в экономике, избыточно высокие зарплаты и рост социальной напряженности, связанный с возвращением служащих по контракту на родину, указывает он. О похожих последствиях ранее предупреждал экономист ЦМАКП Дмитрий Белоусов: по его мнению, военнослужащие, которые получают высокие выплаты, едва ли захотят идти на рабочие места с кратно меньшей компенсацией.
Условное разделение
Несмотря на то что многие называют Андрея Белоусова экономистом-государственником, последователем кейнсианской модели, это не совсем так, считает Ведев. «Разделение на «государственников» и «рыночников» в принципе очень условное и неправомерное. Потому что на самом деле в последние 20 лет в России шел конфликт между «рыночниками» и «рыночниками»: Минфин и ЦБ выступали за избыточную финансовую стабильность, а Минэкономразвития — за экономический рост», — указывает экономист.
По словам Ведева, когда 50% государственных предприятий в экономике, которые в общем-то обязаны подчиняться правительству как собственнику, «невольно становишься государственником». «Хотя на самом деле — и Белоусов это признает — адаптация к кризису, вынужденному импортозамещению происходит за счет рыночных факторов», — отмечает он.
Если выдвигать гипотезы о том, какой «школы мысли» придерживается Белоусов, скорее всего, его взгляды сформированы, как и у большинства экономистов, в университете — а специальность его была «экономист-кибернетик», рассуждает Исаков.
«Кибернетика была популярным направлением научной мысли в Советском Союзе 1970–1980-х, которая предлагала дополнить плановую систему системой оперативного мониторинга показателей и реакции на их отклонения от целевых траекторий», — объясняет экономист.
Эти разработки базировались в том числе на переводных работах экономистов-кибернетиков, таких как Стаффорд Бир и других, а сегодня близкая по духу система реализована на базе координационного штаба правительства, занятого постоянным мониторингом показателей деловой активности, отмечает Исаков.
0
25.00
