Год пустых улиц, захваченных курьерами. Лиц без выражения — какое тут выражение, когда рот и нос закрыты маской, остались одни беспокойные глаза. Год виртуальной работы, приветов, свиданий… Год большой жатвы, унесшей тех, кто формировал нашу жизнь и формулировал ее смыслы, помогал думать, смеяться и плакать. И даже выпивать. И большой жратвы — заваленные продуктами тележки в магазинах, свара у кассы из-за несоблюдения дистанции, забитые холодильники. Коробка с сахаром в прихожей. Слава богу, стало холодно, что-то можно вынести на балкон.
Иероглиф года, выбранный японцами,— теснота. Теснота внутренней жизни. Как сказала подруга: «Ты знаешь, оказывается, мы с мужем можем долго друг друга выносить». Болели в однушке — лежали рядом пластом три недели с температурой под сорок. Впервые за долгие годы рука в руке. Оказалось — возможно. А если с детьми… Работой, дистанционкой. Теснота схлопнувшегося своего мира. Невыносимая концентрация и напряжения жизни на минимальном пространстве, как в точке сперматозоида. И экзистенциальный простор снаружи с тем самым бегущим по позвоночнику сквознячком вечности. Выглянешь в окно — большой пустой мир. Истончившееся время, в котором ничего не происходит — только меняются цифры. Вот уже 28 тысяч. Чуть меньше, опять больше. Стрелка на мировом спидометре вздрагивает как измученное насекомое, у которого отрывают лапки.
Оно не враз изменилось. Я еще помню время, когда «снаружи» было плотнее, чем «внутри». И дело не только в закрытых музеях и театрах и в распоряжении сидеть по домам.
А помните то странное время, когда была политика? Правда-правда. Имя никому не симпатичного больного еще не соткалось в разряженном воздухе, как Коровьев у Булгакова на Патриарших, и еще не пахло абрикосовой. Зато мы всерьез спорили, за кого голосовать. Партии, правда, были те еще… Но ведь дело не в персонажах и аббревиатурах, они-то остались те же. А в том, что спорили. Что-то в общественном устройстве было организовано иначе. Может, глупее, может, наивнее, и все же… Вот недавно возникли новые политические образования с хорошими названиями. И что? Общественная реакция: проплаченные публикации в Telegram и казенный задор штатных публицистов. Кому-то еще это интересно? Кто вспомнит названия этих партий?
Ой, а помните шторма из-за графы «против всех»? Протестное голосование, надо убрать графу и т.д. Это я для тех, кто не застал… Кто подключился уже во время вставания с колен, уже прикупив кожаный диван и съездив в Турцию. А сейчас… Ну против… Ну всех… А что, есть кто-то, кто «за», что ли? Нет, те, кто не против,— эти есть. Спасибо им, а то как рейтинги делать? Когда соцслужбы звонят по телефону, они так и спрашивают: вызывает ли имярек доверие? «Поддержите» или «не поддержите» в вопросе не фигурируют — за результаты отвечать надо… Кстати, самый низкий уровень доверия (и, надо полагать, общественного интереса) — даже по аккуратным соцопросам — у Госдумы. Самых буйных народ, конечно, знает. На это работает вся махина СМИ. Вопрос — чем занимаются все остальные… Для информации — перечень законов, которые вступают в действие с 1 декабря. Теперь граждан будут информировать о положенных им льготах. Медики смогут пожаловаться, что им не доплатили за работу на ковидном фронте (вообще, странно, что для этого потребовался отдельный закон, казалось, что право жаловаться и получить свои деньги — это в порядке вещей). Закон о маркировке ценных музыкальных инструментов. Поправки о «цифровом» нотариате. Контроль за оборотом этилового спирта. Истекает срок замены просроченных паспортов и водительских удостоверений, а также заявлений на электронную трудовую книжку. Чем живет страна, кроме ковида, кто объяснит? Видимо, выпивает и ведет напряженную культурную жизнь… Но это, в сущности, давно освоенная модель выживания.
Итак, сначала, как вода в растрескавшуюся землю, ушла политика. Потом та же ерунда произошла с экономикой. «Ситуация под контролем» — как давно мы слышим эту формулировку? Какая ситуация? Да, в сущности, хорошая. И макроэкономические показатели хорошие. С запасами золота и валюты все неплохо. Страна — богатейшая! Мы выстояли под санкциями и научились делать сыр. Что контролируем-то? И почему же круг экономических проблем, которые обсуждает последнее время власть и СМИ,— падение доходов населения и рост цен? Видимо, потому что остальные темы сошли на нет и говорить стало не о чем. Еще полгода назад говорили о резком падении курса национальной валюты. С какого перепуга она, родная, упала, если все стабильно? Пока, наконец, один из министров не объяснил — живем в рублевой зоне, волноваться не о чем. О том, что в этой рублевой зоне даже проволока на пакете с двадцатирублевым батоном импортная, министр умолчал. Видимо, этот батон не из его меню. На минувшей же неделе были подведены итоги импортозамещения — как и всегда, оценки экспертов и чиновников оказались противоположными. Лечится ли экономика заклинаниями и насколько продолжительна подобная терапия? Об этом мы узнаем, наблюдая за растительным маслом и сахаром. Им велено подешеветь. Последнее — прямая цитата из «Коммерсанта», так назывался материал в одном из первых номеров народившейся газеты. Правда, тогда речь шла о мясе. Из свежего — непроверенный слив, что будут внимательнее следить за доходами пенсионеров и расходами богатых. А кто против? Следите, товарищи. С нашей цифровизацией никаких тайн не осталось. При желании и не рискуя здоровьем, как киплинговский слоненок, можно узнать, что кушает на завтрак крокодил. Но почему бы не запустить экономику? Чтобы эта заржавевшая махина наконец заработала и начала накачивать деньгами бюджет. А одновременно обеспечила работой и социальной перспективой граждан. Чтоб не шарить по карманам у пенсионеров. Речь не о почти сдохшей нефтяной лошади. Она волокла этот воз, пока могла… И не о перспективной водородной индустрии, на которую все смотрят с нескрываемым вожделением. На сайте Заводы.рф приводится скорбный список почивших в бозе крупных предприятий за последние 20 лет — их 797. Наверняка список неточный, неполный и т.д. И все-таки он производит впечатление. Наверняка за эти года многое было построено. Но на слуху-то «Москвич», Трехгорная мануфактура, Саратовский авиационный…
Впрочем, утрата национального достояния давно перестала быть катастрофой. И это тоже особенность распахнувшегося и сквозящего вечностью пространства.
Ах да, они не вписались в рынок, стали нерентабельны… Ну с этой точки зрения с нефтяной лошадью трудно тягаться… Так ведь и ее, старушку, уездили и она плохо себя чувствует. Цифры по малым и средним предприятиям: к августу 2020 года закрылись 1 млн 95 тысяч 423 микро-, малых и средних предприятия (МСП), или почти каждый пятый бизнес в этом секторе (данные за минувший год). Это выводы аудиторско-консалтинговой сети FinExpertiza. При этом открылись 848,5 тысячи новых МСП. Итог: минус 240 тысяч, или на 4,2 процента, до 5,6 млн. ТАСС сообщает: динамика сокращения числа МСП ускорилась втрое.
Помнятся ожесточенные споры о хозрасчете тридцатилетней давности. Завиральный план «500 дней» обсуждала вся страна. Экономисты — плохие ли, хорошие ли — не вылезали из телеэкрана. Всех волновало: как мы будем жить дальше? Понять это казалось важным для каждого и для всех. Сейчас волнения, кажется, позади. Живем. Ситуация под контролем. Чьим? Кто и что контролирует? Вот этот министр из категории экономистов-психотерапевтов? Кстати, второй самый непопулярный в отечестве институт (после Госдумы и депутатов) — правительство. ВЦИОМ подтверждает. Правда, у председателя правительства рейтинг хороший. К нему это не относится…
Усыхание, истончение, исчезновение… Ну, дальше понятно, дело дошло до телевидения. Тут пригодится классическая формулировка — «она утонула». При исчезновении из общественного пространства политики и экономики возник вакуум. Как и было сказано в Евангелии, пустоту заняли бесы. То, чем заполнен национальный эфир, повергает в священный ужас любого, кто включает телевизор. Дикие обезьяньи вопли на наших так называемых ток-шоу, драки, вытряхивание постельных драм на экран федеральных каналов. Чем отвратительнее и бесстыднее герои — тем лучше, для рейтинга лучше. Стример-подонок забил девушку в эфире. Телеканалы не постыдились все это повторить — чтобы увидели те, кто не видели. Добрали свои просмотры. Нескончаемые детективы и женщины трудной судьбы, прошедшие огонь, воду и медные трубы. Песенные конкурсы с криминальным уклоном. Чем живет страна? Почему об этом коротенько в новостных программах? А дальше про Америку, Украину и чужой секс? Почему на федеральных каналах невозможен умный и спокойный разговор на темы, которые волнуют всех? Время-то сложное, есть что обсудить. Каждого, кто возьмет на себя труд ознакомиться с сеткой вещания любого западного канала (они, понятное дело, клеветники, но я только о форме), поразит дружелюбный и вежливый тон участников дискуссий. И это, между прочим, совсем не скучно. Почему у них ведущие не похожи на роботов и шутят не по сценарию? Почему там эфир ведут тетки не модельной внешности и даже, боже мой, беременные и странно одетые?! Почему там министры приходят в студию вместе со всеми участниками дискуссии и выступают на равных, а не в расчищенной от гостей студии?..
Да ладно бы тот телевизор. Кто ж его смотрит… Но дальше-то исчезла культура… Причем такое впечатление, что произошло это ровно тогда, когда в культуру начали закачивать деньги. Я не к тому, что художник должен быть голодным. Но вопросы о расходовании средств возникают не зря. Помнится, на излете советской власти много писали и говорили о поколении сорокалетних в литературе. Возникла городская проза, деревенская. Сорокалетние сетовали на засилье писателей-фронтовиков. Пробивались, одним словом. Пробились. Наша сегодняшняя литература создана сорокалетними. Не знаю, как там внутри литературного мирка, но при взгляде со стороны не оставляет ощущение, что площадка — просторная. Только пиши. А теперь навскидку: самое заметное литературное произведение последних лет? Во-о-от именно. Чем занимаются пробившиеся литераторы? Заседают в жюри, участвуют в ток-шоу, ведут телепередачи, занимаются чесом по стране (то бишь выступают перед аудиторией за деньги, впрочем, как и было сказано, деньги еще никто не отменял) и политикой. «Огонек» несколько раз обращался к редакторам толстых литературных журналов с робким вопросом: а что у нас с литературой? И получал знакомый ответ — а все хорошо. Все под контролем. Процесс идет, премии вручаются, писатели дают интервью в модных лофтах. Короче, «потенциальный бестселлер», как было сказано в недавней аннотации к не представляющей никакого интереса книге, которую редакция получила от известного издательства. Не стоит, конечно, поминать потенцию всуе. Ребята, а что с нашей жизнью? Что с нами происходит? Где сегодня поле битвы бога и дьявола и что на кону? Как нам совладать с этим временем и сохранить себя? Как жить, чтоб было не стыдно? Что отдать за любовь и получить за падение? И как потом подняться и жить дальше… Вот незадача, Белинский стенал о кончине русской литературы во времена ее щедрого цветения. А у нас заклинают «все хорошо» при невозможности вспомнить живую строку у признанного молодого классика. У нас богатейший шоу-бизнес, звезда на звезде, у каждого по дому в Майами — и ни одной современной песни, чтоб вместе спеть за столом. Пугачева, что ли, унесла с собой секрет? А ты такой холо-о-одный, как айсберг в океане…
И еще о личном: имея в «Огоньке» дело с оригинальными текстами нынешних знаменитостей (я опять о литературе), всякий раз поражаюсь — правописание возвратных глаголов не освоил почти ни один из лауреатов и номинантов литпремий…
Потому что школа-то тоже исчезла. Двойное обучение — в школе и с репетиторами дома — стало нормой за последние несколько лет. Репетиторов берут аж с первого класса… Что говорить о подготовке в вуз… Но и тот становится исчезающей натурой, все больше растворяясь в дистанте. Кстати, кто придумал это оскорбляющее русский язык слово? Как «ампутант»… Наверняка или в Минпросе или в Минобре. Я их пресс-релизы регулярно получаю. Они могут. Потенциальный бестселлер, м-да.
Помнится: в «Огоньке» же много лет назад кто-то вспоминал академика Лихачева. Речь шла о кровожадных временах, о том, что ничего не печатают, что читать нечего. «Ну как же нечего? — сказал Лихачев,— Пушкина печатают, Толстого печатают». Это я к тому, что «наше все» по-прежнему с нами. Займемся обедами, займемся нарядами, заполним заботами быт. В домашней тесноте. Коробка с сахарным песком — в прихожей. И слабый запах абрикосовой…
А подписать все это можно по-модному. Некафка.
0
75.00
