В конце года на экраны выйдет исторический фильм о женском батальоне смерти — подразделении, отправленном на фронт Первой мировой войны летом 1917 года, чтобы поднять боевой дух наших солдат. Продюсер и автор идеи фильма «Батальон смерти» Игорь Угольников взялся за эту работу, обнаружив в архивах необычные фотографии: обритые наголо девушки принимают присягу на Красной площади. О чем может рассказать только один эпизод забытой войны, почему, в отличие от «Брестской крепости»(«Брестская крепость» — продюсерский проект Игоря Угольникова. Фильм вышел в 2010 году и рассказывал об одном из героических эпизодов Великой Отечественной войны — обороне Брестской крепости. — Ред.), в «Батальоне смерти» гораздо больше места уделено молитве в кадре, и какой главный вопрос поставила перед ним работа над военными фильмами, Игорь Станиславович рассказал «Фоме».
ЖЕНСТВЕННОСТЬ И ВОЕННАЯ ФОРМА
— Игорь Станиславович, представляя фильм «Батальон смерти» на конференции к 100-летию Первой мировой войны, Вы упомянули своего прадеда, участника той войны. Выходит, для Вас этот фильм — в какой-то степени еще и личное дело?
— Да, так и есть. О судьбе прадеда я узнал, к сожалению, уже в зрелом возрасте. В моей семье по понятным причинам об этом было не принято говорить. Мои родные жили жизнью своей страны — отец и дед были членами КПСС — и при этом чтили память предков, оставались и остаются патриотами! И я горжусь, что вырос в такой семье.
Когда это стало возможно, я узнал, что мой прадед, Егор Угольников, участвовал в Первой мировой войне и погиб в самом ее конце, в январе 1918 года: он был расстрелян, как и многие другие. Я всегда чувствовал несправедливость по отношению к его памяти. И думаю, что восстанавливать память о защитниках Отечества — наш священный долг, причем важно возвращать даже не память каждого конкретного человека, а — всей нации. Этой памяти сейчас нет, она была стерта намеренно, к сожалению. Войну считали преступной, империалистической, подвиги и жертвы миллионов российских офицеров и солдат были забыты. Прошло всего-то сто лет, а Первая мировая война для многих — «преданье старины глубокой». Но время все расставляет на свои места, становится ясно, что это была великая война для России — переломный момент нашей истории, определивший как нашу судьбу, так и судьбы всего мира на десятилетия вперед.
— Четыре года назад Вы спродюсировали фильм о защитниках Брестской крепости, сейчас — о женском батальоне смерти. Как случилось, что Вы стали заниматься военной тематикой?
— Когда-то отец дал мне почитать книгу Сергея Сергеевича Смирнова о Брестской крепости. Я прочитал, и она мне по-настоящему запала в душу! Но впоследствии в профессии я всю жизнь занимался легким жанром и к военной тематике близко не подходил, хотя и играл в спектаклях на военную тему — например, в постановке пьесы «Берег» Юрия Бондарева. Желание так или иначе участвовать в создании фильма о защитниках Брестской крепости у меня было, и я очень серьезно к этому относился.
Все получилось, когда Сергей Владимирович Степашин убедил меня стать председателем Телерадиовещательной организации Союзного государства России и Белоруссии. Он сказал: «Ты хотел снять „Брестскую крепость“, но никак не мог к этому даже приблизиться. Вот тебе возможность! Ты сможешь и сделать фильм, и создать канал». А интерес к созданию российского общественного телеканала у меня был — мы начинали работать над его созданием с Владом Листьевым, но после его смерти процесс дальше не пошел. Так что Сергей Владимирович как в воду глядел: получилось и «Брестскую крепость» снять, и канал «ТРО» сделать, российско-белорусский.
— Так или иначе, Вы, наверняка, сравниваете опыт работы над «Брестской крепостью» и «Батальоном смерти»?
— Снимать «Брестскую крепость» было, как ни странно, легче: и эпоха более понятная, и съемки локальные — собственно, внутри самой крепости. Здесь же мы снимали и в Питере, и в окопах под Псковом, и за эту тему никто до нас в художественном кино не брался. Военное кино трудно снимать, тем более кино о Первой мировой войне. У нас нет возможности сравнить свою работу с другими фильмами, потому что на эту тему не снималось картин! Если реалии Великой Отечественной войны наш с вами глаз воспринимает очень четко, все это в нас живет с рождения, то Первую мировую мы не представляем ни по картинке, ни по костюмам, ни по вооружению.
— Судьба женского батальона смерти известна гораздо меньше, чем, скажем, Брусиловский прорыв или «атака мертвецов». Как Вы вышли на этот эпизод войны, как выбирали сюжет?
— Сняв «Брестскую крепость», мы решили не останавливаться на достигнутом и стали изучать историю Второй мировой войны. Стало понятно, что Вторая мировая — это незаконченная Первая. Пришло желание снять фильм о Первой мировой, и когда искали сюжет — думали, Брусиловский ли прорыв взять за основу или осаду крепости Осовец(Атака мертвецов» — эпизод обороны крепости Осовец на Восточном фронте Первой мировой войны: летом 1915 года немцы применили ядовитые газы (жидкий хлор) против частей Землянского полка, не имевшего на вооружении противогазов. Потеряв большую часть состава полка отравленными, русские неожиданно пошли в штыковую атаку, вызвав панику и бегство противника -ред),— вдруг нашли историю женского батальона смерти. Уникальнейшую историю! Сохранилось немало фотографий батальона, и они, конечно, нас потрясли: обритые наголо девочки маршируют по Красной площади, принимают присягу. Это были первые женщины в истории, кто так организованно взялся за оружие.
Тут двух мнений не было: надо снимать!
— Вы не опасаетесь, что это как раз впишется в современные, превратные, представления о женских и мужских ролях?
— Нет, что Вы! Я этого не опасаюсь, хотя такие упреки в наш адрес уже звучали. Картина «Женский батальон» сделана с душой и говорит совершенно о другом.
— О чем?
— Мы, ее создатели, сходимся в одном: это картина о любви. О любви! К своей стране, к земле, к родным людям, гражданам своей страны, истории своей страны. А любовь — это и есть женщина. Конечно, непривычно видеть женщину в военной форме с оружием в руках. Это как солнце ночью — что-то странное, непонятное, необъяснимое. Но при этом — крайне интересное. Женщина — это жертвенность, любовь, нежность, забота. Поэтому когда она идет на войну — погибать, жертвуя своей жизнью, спасая других, — в этом случае образ женственности, мне кажется, становится еще более полным.
Но, естественно, вопрос и в том, кто как воспримет фильм.
Были люди, которые нам говорили: «Зачем нужно было создавать этот батальон? Из этого в результате ничего не получилось, девочки погибли, боевой дух армии они поднять так и не смогли, грянул октябрьский переворот и за ним — Гражданская война… Кому этот батальон был нужен?»
На это можно ответить: «Зачем тогда детей рожать, если, в конце концов, все равно все умрут?» Тут речь о нравственных вопросах, смысловых вопросах, которые люди должны изо дня в день себе задавать! Если они будут искать на них ответы, может быть, их нынешняя жизнь покажется им совсем иной. Ответов на вопросы «Зачем все эти жертвы были нужны?», я думаю, мы не найдем никогда. Их только Господь Бог знает, но задаваться ими необходимо.
ОНИ ЗНАЛИ, НА ЧТО ИДУТ
— Вы изучали архивы, исторические материалы, воспоминания о батальоне. Как Вам кажется, женщины, которые записывались в него, знали, на что идут? Или становились под ружье из-за мнимой романтики войны?
— Именно знали! Это воинское подразделение и называлось «Батальон смерти», совершенно официально: они искренне верили в то, что делают, и понимали, на что идут. Это надо постараться понять и нам с вами. Представьте: февраль 1917 года, царь отрекся от престола, революция совершилась и была воспринята восторженно российской интеллигенцией. Подъем нации был огромен! Женщины, которые пошли записываться в батальоны смерти (а их было несколько, хотя в реальных боевых действиях в результате участвовал только один), чувствовали себя, по сути, революционерками, они были в эпическом порыве. И поэтому их поступок вполне оправдан для той поры.
Что случилось дальше — другой разговор… Да, прошло немного времени, и вместе с монархией стали свергать и привычные устои человеческой жизни — вот это уже трагедия! Но ведь поначалу, отказавшись от монархии, российская нация не отказывалась от ценностей, необходимых для жизни гражданского общества той эпохи.
Говорить о нашей трагической истории можно много. Я сейчас читаю книги на эту тему, одну за другой, запоем — ведь я об этом ничего не знал! Вот, к примеру, когда Керенскому под конец жизни задали вопрос: «Что бы нужно было изменить России, чтобы избежать такой трагедии?», он сказал: «Надо было убрать одного человека: Керенского». Представляете? Он понимал, что делал: распустить суды, упразднить полицию и выпустить на свободу уголовников — надо было очень постараться, чтобы принимать такие губительные для российской государственности решения…
— Какая-то судьба, история участниц батальона Вас зацепила особенно, запомнилась?
— История каждой из этих девушек крайне интересна. Но законы кинодраматургии требуют раскрывать одну, максимум две линии судьбы, потому что, если таких линий будет множество, зритель запутается, его внимание рассеется. Мы выбрали несколько героинь, но при этом не старались жестко копировать все характеристики, поступки и изгибы судьбы каждой конкретной исторической личности — пожалуй, кроме Марии Бочкаревой. У каждой героини — свой прототип. Например, образ графини Татищевой — ее роль исполняет Маша Кожевникова — основан на биографии Марии Скрыдловой, дочери адмирала: она была адъютантом Бочкаревой. За одним именем у нас может скрываться несколько реальных женщин, обобщенные имена — необходимость для кино.
В батальоне воевали женщины из разных социальных групп, некоторые — из знатного сословия — записывались туда вместе со своими служанками. И в дальнейшем эти девочки-служанки жили и сражались наравне со своими хозяйками.
— На знамени батальона изображен крест. Понятно, что Православие пропитало всю общественную жизнь того времени, но при этом можно было формально быть верующим, формально обозначать себя православным…
— Нет, в русском воинстве того времени это было в крови, в душе. Тогда в бой шли с молитвой и с крестом, это было нормально и это было искренне — люди понимали и чувствовали, что без Бога невозможно. И только потом все перевернулось, русских людей попытались лишить Бога. А в ту войну действительно шли умирать за царя и Отечество, шли, перекрестившись. И девушки батальона опирались на глубочайшую веру в Бога, на высокие идеалы чести, шли жертвовать своей жизнью.
— Вы говорили, что, снимая «Брестскую крепость», старались не подчеркивать тему веры, потому что это должно быть ненавязчиво и ясно без буквализма. В «Женском батальоне» следовали тому же принципу?
— Мы не старались выпячивать то, что касается веры в Бога, и в то же время не пытались свести к минимуму молитву в кадре. Военный фильм должен быть исторически строго достоверным — это принципиальный момент, я всегда требую соблюдения исторической достоверности в своих картинах, вплоть до мелочей. Так вот даже молитва, которую девочки читали перед атакой, дословно та же самая, какую читали наши солдаты в окопах Первой мировой — специально составленная солдатская молитва.
— Легко ли было молодым актрисам вжиться в ту эпоху?
— Нам с вами, конечно, трудно до конца понять, что думали и чувствовали люди, жившие сто лет назад. Мы можем только проецировать на себя их поступки: а как бы я поступил в их ситуации? Передо мной этот вопрос встал как раз в период работы над «Брестской крепостью». Когда линия фронта ушла далеко, когда тебя бросили в тылу противника, в подвалах от жажды и ранений умирают твои родственники, близкие и товарищи, и сил твоих больше нет. Как поступить? Кто-то сдавался в плен, кто-то вставал в полный рост, чтобы принять пулю и окончить свои страдания, а кто-то остался до конца. И тем самым приблизил 9 мая 1945 года — приблизил Победу.
Каждый человек может быть вершителем судеб и истории — своим поступком. Казалось бы, этот поступок, этот выбор маленький — очень личный, но вкупе личные поступки и делают историю!
То же самое в батальоне смерти. Каждая из этих женщин — своими поступками, своими мыслями, воплотившимися в жизнь, — оставила свой след в глубине исторических поворотов. Этот вклад каждой из них в судьбу страны нам, может быть, неведом, непонятен, но я уверен: все, что они сделали, даром не прошло. Так же, как и любой наш поступок — он не проходит даром.
— В одном из интервью, говоря о «Брестской крепости», Вы заметили, что в любую эпоху, в любую войну, каким бы ни был внешний враг, в каждом человеке сидит враг внутренний — это он сам. В новом фильме эта мысль читается?
— Враг внутри — в малодушии, в пороках человеческих… Дьявол борется против Господа в душе человека, и мы боремся, насколько способны на это. Я думаю, что применительно к воинству, к военным событиям, враг, прежде всего, в малодушии и страхе. Война, на мой взгляд, всегда является неким эпическим временем, когда становится видна и душа каждого ее участника, и рост души — все выходит наружу, обостряется, люди проявляют себя так, как не должны были бы в обычное время — с лучшей стороны и с худшей. С врагом внутри себя каждый борется — и в фильме это видно.
ПРОТИВОЯДИЕ ОТ ВОЙНЫ?
— Многие говорят сейчас о том, что наше поколение не сумело бы сплотиться так же, как сплотились люди в Великую Отечественную, да и в начале Первой мировой. Вы задумывались над этим?
— Не дай Бог, чтобы случилась война, не дай Бог даже думать о том, какими мы будем воинами и как поступит наше поколение в этой ситуации. Думать надо о другом: насколько истинный патриотизм сейчас живет в молодых людях, в наших детях.
Говорить моему поколению — людям 50-60 лет — о том, что, если враг в страну войдет, враг на мине подорвется, не надо. Так же как не надо объяснять, что такое патриотизм, скажем, моему отцу. А вот нашим детям — обязательно надо.
Именно с поколением наших детей, насколько я могу судить, дела обстоят не лучшим образом — в плане патриотизма и понимания, в какой стране мы живем. Особенно в условиях, когда с утра до вечера на всех интернет-ресурсах кричат, какие мы, русские, россияне, плохие, как у нас все плохо. Я считаю, что нельзя посыпать голову пеплом и ничего не делать при этом. Если ты называешься русским человеком, то должен сделать попытку узнать и понять свою историю, трагическую и страшную. При этом не надо поливать грязью ни прошлое, ни нынешнее — ищи возможности исправить это! Нужно говорить правду о том, что было, а если заниматься поливанием грязью своей истории — то в грязи ты жить и будешь.
— Кто-то из выступающих на конференции, посвященной 100-летию начала Первой мировой, сказал: «Противоядие от войны у нас в крови». Вы согласитесь с этим?
— Мы действительно очень много пережили за эти сто лет. Именно поэтому нынешняя ситуация с Украиной, вообще весь нынешний пересмотр мирового мироустройства для нас крайне остро ощущаются: мы же понимаем, где истоки нынешних событий, и невольно сравниваем ситуацию сегодня с событиями столетней давности. Параллели здесь очень четкие… А прошло-то немного времени: четыре поколения успели вырасти. И нам опять готовят судьбу мирового монстра, которого надо палками раздразнить, чтобы он снова встал на дыбы и в итоге оказался, как всегда, во всем виноват!
Предпосылки к войне — к Первой мировой, ко Второй и, не дай Бог, к третьей — ясны и расписаны: это научно обоснованные факты из мировой политики, мировой истории. Если приглядеться, становится ясно, что, к несчастью, большинство из них есть и сейчас.
Об этом трудно говорить, и не хочется…
— Значит, нет никакого противоядия?..
— Нет желания изучать свою историю и извлекать из нее уроки — вот что страшно. Именно Первая мировая война стала переломным моментом ХХ века: миллионы жертв, передел мира, кровавые революции, сотни миллионов исковерканных человеческих судеб — ее последствия продолжают ощущаться и сегодня. Но мы как будто не хотим этого понимать! И не делаем выводов из собственной истории, поэтому каждый раз наступаем на те же грабли, но уже на новом этапе развития…
СНЫ О ВОЙНЕ
— Говорят: «на войне нет атеистов». А на съемочной площадке военного фильма?
— Конечно, без благословения такую сложную работу не сделать. Мы служили молебен перед началом съемок, освящали съемочную площадку, из Пушкиногорья приезжал батюшка — служил, проводил беседы. Я думаю, это всегда необходимо делать. Мне непонятно, как, снимая серьезное кино про реально живших людей, погибавших в этом месте, можно делать без освящения этого места, без молитвы об этих людях.
У меня была возможность поговорить о нашем фильме со Святейшим Патриархом Кириллом, для меня было важно услышать от него напутствие, заручиться его поддержкой. И, безусловно, хотелось бы, чтобы он одним из первых увидел результат — уже готовую, смонтированную картину.
Конечно, перед каждым дублем я крестился, просил: «Господи, сохрани их, убереги, сохрани, убереги». Мы очень боялись за девочек, съемки были тяжелыми. Смотришь, как она со штыком наголо, в противогазе бежит, увязая в грязи, практически ничего не видя перед собой… А ведь это не одна актриса, ведь их много — снимается атака целого батальона! Слава Богу, ни на съемках «Брестской крепости», ни на съемках «Батальона смерти» никто не пострадал.
— Что Вам открыла эта работа? О женщине, о человеке вообще, о смерти, о жизни?…
— Вся наша работа — рассуждение на такие темы: о женщине, о смерти, о жизни. Это все стоит рядышком. На съемках думаешь постоянно: что для этих людей, которые сидели в реальных окопах, было важно? Выжить или погибнуть достойно? Что для них было на первом плане, о чем они думали? Когда снимаешь такие фильмы, сидишь в окопах, в холоде, грязи, многое проясняется: то, что казалось важным в жизни, становится второстепенным. И я пытался подумать об этом…
Это и есть кино.
Вообще, кино — самое увлекательное, что может быть. Во-первых, потому, что это очень коллективное дело, командное, а во-вторых, если фильм действительно хорошо придуман, ты погружаешься в другую реальность.
Кино — это коктейль из очень многих вещей, симбиоз всех искусств, которые только могут быть: как будто ты и художник, который пишет картину, и балетмейстер, ставящий балет, и актер, репетирующий роль, и композитор, пишущий ноты, и музыкант, играющий произведение — все вместе. В кино квинтэссенция творчества. И когда из ничего появляется что-то, что можно смотреть, чему можно сопереживать — это здорово! Это уникальное дело. Для меня, во всяком случае.
— Вам часто удавалось бывать на съемочной площадке?
— Да, я мотался все время туда-сюда и очень благодарен МЧС: они в самые сложные дни, когда возникала необходимость срочно лететь на съемки, вертолетом меня забрасывали из Москвы в окопы под Псковом, иначе бы я просто не успевал! Помогали все. Я очень благодарен и и нашим инвесторам, и министру культуры РФ Владимиру Ростиславовичу Мединскому и Военно-историческому обществу, председателем которого он является. Никому не нужно было долго объяснять, почему и зачем нужно снимать этот фильм — нас поддерживали сразу.
— Вам наверняка запомнился заключительный съемочный день. Каким он был?
— В заключительный день должна прозвучать команда «Съемка окончена» после крайнего дубля. Все ее ждут. Но как эти слова произнести?! Когда девочки прожили бок о бок девять месяцев, работали в тяжелейших условиях, вживались в эти трагические образы… Нужно было отдать эту команду, что-то сказать. Я попросил режиссера, Дмитрия Месхиева: «Ну ладно, скажи ты. У меня сил нет». Чего там говорить: конечно, обнялись все, все плакали. У меня самого брызнули слезы — действительно невозможно сдержаться…
Съемки позади, а мне и сейчас еще снятся сны, будто я участвую в тех событиях. Как обычно бывает во сне: душа тобой так или иначе управляет, так что, как ни странно, ты совершаешь такие же поступки, какие совершил бы наяву — мотивация такая же, как и в жизни, просто предлагаемые обстоятельства во сне всегда многообразны и очень быстро меняются. Я вижу в снах какие-то подробности, детали, которые я и знать бы, наверное, не должен — откуда мне их знать? А вдруг они появляются, такие мелочи…
За пять лет мне удалось снять две картины о двух мировых войнах, о моих соотечественниках. Это очень важно и необходимо: зрителю нужны картины, которые рождают гордость за свой народ и свою историю. Снять такие фильмы было моей мечтой, которую удалось осуществить. Я очень счастливый человек!
ПАТРИАРХ КИРИЛЛ О ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: ПУТЬ ТЬМЫ И ПУТЬ СВЕТА
События, отмечаемые в этот день (1 августа — Ред.), — память преподобного Серафима и начало Первой мировой войны — как бы сталкивают два мира: светлый, сияющий Божественной красотой, и черный, дьявольский. Потому что война явила всю бездну ада в реальных категориях человеческой жизни. Больше не надо было воображать, представлять себе, как кто-то поджаривается на каких-то сковородках. Эта война явила картину ада. А что произошло вскоре, когда началась Вторая мировая война, унесшая по меньшей мере в два с половиной раза больше человеческих жизней!
Сегодня <…> Церковь обращается ко всему миру, ко всем правителям с тем, чтобы они поняли: никаких целей достигнуть войной невозможно. <…> Мы должны помнить, что человечество либо будет жить плодами духа, ограничивая свою плоть, либо вообще не сможет существовать. Нет серого пути, нет пути в крапинку и в полоску, где бы пересекалось черное с белым: свет и тьма несовместимы. И поэтому в качестве человеческого идеала может быть только идеал света. И хотя реализуется он и в полоску, и в крапинку, а иногда на две трети или даже три четверти затмевается грехами человеческими, но если этот идеал сохраняется и ему подчиняется и государственная, и общественная, и семейная, и личная жизнь, тогда у человечества есть надежда на спасение.
Из слова в праздник обретения мощей прп. Серафима Саровского и день столетия вступления России в Первую мировую войну, 1 августа 2014 года
СПРАВКА «ФОМЫ». ЖЕНСКИЙ БАТАЛЬОН СМЕРТИ
Был сформирован в июне 1917 году по приказу Временного правительства для поднятия боевого духа в деморализованной российской армии. Возглавила батальон поручик Мария Бочкарева — крестьянка, воевавшая на фронте с начала Первой мировой войны по особому разрешению императора. После короткой подготовки батальон отправился на фронт, значительная часть его солдат погибла в боях под Сморгонью, после чего подразделение оказалось расформировано. Мария Бочкарева была арестована новой властью и расстреляна в 1920 году.
73.0
150.00
