Сюжеты с роковыми тайнами вплетаются в мировую литературу и искусство со времен Эсхила и Шекспира, поведавших миру о загадках семей фиванского царя Эдипа и датского принца Гамлета. И в наших собственных биографиях часто не обходится без скелетов в шкафу. Расследовать, подобно Гамлету, версию отравления отца предстоит не каждому, но нередко мы выясняем, что старшие члены семьи о многом молчали. Почему? «Скрывали те события и обстоятельства, которые считали опасными для благополучия семьи, постыдными или неприличными, – рассказывает гештальт-терапевт Мария Лекарева. – Опасными могли быть родственники, которые оказались в тюрьме или за рубежом, или участие в махинациях и хищениях. Постыдной считалась внебрачная связь, венерические и психические заболевания, в некоторых случаях – национальность или вероисповедание». Молчали, как правило, из благих побуждений, чтобы оградить ребенка от общественного порицания, от насмешек и пересудов, а также послужить ему примером для подражания. Но годы шли, дети вырастали, и молчание, призванное уберечь от проблем, само по себе создавало проблемы: необъяснимые повторения событий, соматические симптомы...
ЗАПРЕТ НА ВСТРЕЧУ С БОЛЬЮ
«Тайна – это не только то, что сознательно скрыто, но и то, что по умолчанию не обсуждается, – объясняет экзистенциальный и семейный психотерапевт Альбина Локтионова. – В частности, нам трудно снова соприкасаться с тем, что вызвало боль и страдание. Проще это заморозить и жить так, будто ничего не было. Но пока мы отодвигаем встречу с болью, проблема не будет решена». Психолог рассказывает случай из своей практики. У 27-летней Татьяны все складывалось хорошо: учеба, работа, планы, и вдруг – сильнейшая и на первый взгляд необъяснимая депрессия. Выясняется, что ее бабушка в 30 лет покончила с собой, оставив маленьких детей. Почему? «Ее близкие не услышали призыва о помощи, – комментирует Альбина Локтионова. – И вот история, повторяясь у внучки, сигналит окружающим: посмотрите, разберитесь! В прошлый раз потеряли человека, не потеряйте в этот!» По мере раскрытия подробностей биографии бабушки симптомы депрессии у внучки постепенно исчезали.
ЗОНА НАПРЯЖЕНИЯ
Всегда ли тайны родителей негативно влияют на нашу жизнь? Не обязательно, считает Мария Лекарева, – это зависит от того, насколько сильный конфликт они порождают внутри семьи: «Если женщина легкомысленно крутила романы и не знала, от кого родила, а потом вышла замуж и оба родителя спокойно относились к ее первенцу, это могло и не сказаться на ребенке. Но если девушка была страстно влюблена, а кавалер погиб или женился на другой, ее отношение к ребенку окрашивается чувством к его отцу». Нереализованная любовь/обида/ненависть влияет на ее ожидания, придирки или, наоборот, обожествление этого «плода любви». Другой пример: если в какой-то семье отец пошел на ложь или преступление из благих побуждений, защищая семью, и не чувствует по этому поводу угрызений совести, его тайна не была поводом для гордости, но внутренне переживалась как приемлемое событие и конфликта не вызывала. А вот если член семьи, присвоив себе часть фамильного имущества не по справедливости, чувствовал себя виноватым перед родней, эта тема становилась для него и всей семьи эмоционально заряженной. Подобные «скелеты» вынуждают семью реже общаться с родственниками и приписывать им всякие грехи в силу защитного механизма проекции. А если в доме случайно заходит разговор на эту тему, то он ведется на повышенных тонах либо резко прерывается. Как это воспринял бы ребенок, растущий в такой семье?
ПЕРЕДАЧА ПО ЦЕПОЧКЕ
Франсуаза Дольто, классик французского психоанализа, говорила: «В доме дети и собаки всегда все знают, и особенно то, о чем мы не говорим… но чувствуем»1. Маленький ребенок эмоционально настроен на взрослого, к которому он привязан, и как бы считывает (благодаря зеркальным нейронам) его страх или злость и сам начинает испытывать беспокойство. Позже, когда он подрастает, ему даже не приходит в голову поинтересоваться у родителей: что же не так? «Искусство про какие-то вещи не спрашивать, не думать, не говорить мы осваиваем еще раньше, чем начинаем логически мыслить, – поясняет Альбина Локтионова. – Спросив в раннем детстве – «Почему бабушка плачет?», «Куда уехал папа?», мы слышали категоричное: «Тебя не касается» или уклончивое «Он в командировке». Но по тому, как менялось дыхание мамы, как расширялись ее глаза, мы чувствовали: лучше не дотрагиваться, не смотреть в ту сторону. Так формируется внутренний запрет, который остается навсегда». Тот, кто получил такой опыт, вырастая, не может говорить о том, что болит. Например, между мужем и женой остается недосказанность по поводу его короткого романа на стороне: женщина стесняется задавать неудобные вопросы, а муж испытывает чувство вины. Он уже не сможет любить свою дочь, родившуюся в этом браке, так открыто и безусловно, как ей необходимо. Девочка, чувствуя отчуждение отца, пытается понять, что происходит, и додумывает в силу своего детского разумения, что она какая-то не такая. В будущем это вызовет осложнения в ее собственных попытках строить отношения. Тем более если она, как и мать, избегает диалога. Так нарушенные эмоциональные связи в семье влияют на новые в последующих поколениях.
ПАМЯТЬ ТЕЛА
В воспоминаниях пятилетней Лиды неясно запечатлелась сцена: ее берет на руки и прижимает к груди высокий мужчина, у него широкие ладони и щекотные усы. «Мама, помнишь такого доброго дядю, он меня сажал на плечи, где он?» – «Какой дядя, Лидочка, не говори ерунды», – отмахивалась мама. Лида, сбитая с толку, замолкала. Может, она это придумала? «Но временами мне казалось, что до жизни в Москве с папой и мамой была какая-то другая, – вспоминает детство 85-летняя Лидия. – Только в 17 лет я узнала правду: мама призналась, что папа мне не родной, я родилась в другом городе, в семье архитектора. А когда тот уехал на заработки в столицу, его близкий друг влюбился в маму и увез нас в Москву. Отец попытался выкрасть меня, эту сцену я и запомнила, но его нашли и меня вернули маме». Годы спустя новый папа Лиды был несправедливо осужден. Ее мать, понимая, что упоминание в анкете отца-зэка помешает дочери при поступлении в институт, достала подлинное свидетельство о рождении. «В эту минуту обрывки воспоминаний сложились у меня в единую картину. Я поняла, почему так люблю рисовать, почему рвусь в художественный институт», – заключает Лидия. Ее жизнь обрела целостность. «Тело ребенка знает своего биологического родителя, – убеждена Альбина Локтионова. – Эта память живет во всех его клетках. Замалчивание правды нарушает формирование у ребенка аутентичности, ощущения равенства самому себе. Узнав отца, Лида смогла нести его дальше в себе. Это базовое чувство аутентичности укоренено в теле. Человек, который может быть собой, более спокоен, легче и свободнее дышит, у него появляется больше энергии, чтобы жить и действовать».
ВСТУПИТЬ В НАСЛЕДСТВО
«Представителям старших поколений чаще всего даже в голову не приходило заниматься проработкой своих травм, – напоминает Альбина Локтионова. – Тогда был один способ исцеления: «время лечит». Но на самом деле оно не лечит, а лишь консервирует переживания, которые не нашли выражения и осмысления». И потому все, что не смогли или не успели прояснить и разрешить родители или предки – непрощенные обиды, оборванные связи, скрытая боль, – превращается в работу для нас, их детей. «Чтобы внутренний или межпоколенческий конфликт разрешился, ничего лучше принятия и прощения не придумано, – подтверждает Мария Лекарева. – Для этого мы можем представить себя на месте своего родного человека, понять, почему он молчал, кого и от чего этой тайной пытался защитить. И попытаться простить что бы то ни было. Ведь даже и те, кто воровал или убивал, очевидно, пытались выжить и спасти детей, близких». Прозрения не всегда приносят успокоение. Но правда позволяет нам лучше узнать родителей, меньше их идеализировать или обесценивать, быть от них эмоционально независимыми. Становятся понятнее их страхи, запреты. И тогда нам проще смиряться со своими ошибками и слабостями, легче принимать себя.
0
119.00
