ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Ноя. 16, 2015

Иными словами, на смену "суверенной демократии" приходит новая идеологема — социальный монархизм. Такой крутой замес экспертным сообществом встречен неоднозначно.

— Не может, конечно, не удручать вторичность построений всех наших идеологов особого пути,— считает Алексей Малашенко, председатель программы "Религия, общество и безопасность" Московского Центра Карнеги.— Перед нами прямая калька западных образцов, без попытки рефлексии: у них такое общество, а у нас будет эдакое, лишь бы все наоборот. Главное для "особистов" — это оттолкнуться от всего западного, и для этого отталкивания без разбора используется все, что найдется подручного в нашей культуре: так Бердяев внезапно оказывается в одной связке с Ильиным, социализм становится синонимом монархизма и так далее. Парадоксальным образом, для конструирования своей "особости" приходится жертвовать нюансами и богатством собственной культуры, причесывая ее на государственный лад.

Ирина Сандомирская, профессор Центра балтийских и восточноевропейских исследований Университета Седертерна (Швеция), заметила, что темы "особого пути", "русскости" периодически возникают в отечественной политической риторике и всегда сопровождаются бурным словотворчеством и показной нелюбовью к Европе. Начинается все с попыток сформулировать и "научно" обосновать, почему мы лучше всех. Потом под "научную" базу подводят эмоциональный компонент: утверждается, что "особость" нашего Отечества грозят уничтожить западные враги. Так возникает Родина, которая "всегда зовет", и Отечество, которое "всегда в опасности".

Одним из первых создателей "светской религии Отечества" исследователи считают героя пушкинских эпиграмм и госсекретаря Александра Шишкова, обосновавшего примат государственных интересов над частными и необходимость противостоять "ложным умствованиям" Запада (заметим, сам Шишков Европу любил и тратил карточные выигрыши на посещение Флоренции и Рима). Впрочем, в законченную формулу эти начинания отлились в уваровской "теории официальной народности", до сих пор обожаемой российскими особистами,— "православие, самодержавие, народность". Как отметил историк Сергей Соловьев, граф Уваров придумал "православие — будучи безбожником; самодержавие — будучи либералом; народность — не прочтя в свою жизнь ни одной русской книги, писавши постоянно по-французски и по-немецки", вследствие чего автор "официальной народности" может по праву носить титул первого российского политтехнолога, грамотно и цинично выполнившего госзаказ на "особую идеологию".

Сегодня мы наблюдаем презентацию ее современной версии в виде концепции "социального монархизма", которая выглядит как попытка примирения России с собственным прошлым: мол, и царь у нас святой, и КПСС — строительница индустриализации и Великой Победы. Уже и соответствующие выставки, примиряющие все со всем, проводятся, и официальные речи звучат. И все чаще рефреном проходит: взять нас извне невозможно, стало быть, главная угроза стране — это внутренняя смута, разрушающая единство. Так и подмывает спросить: разберемся с нею и будет счастье?

Между тем страна, которую "замешивают воедино", продолжает жить в легкой шизофрении от бесконечного сочетания несочетаемого: у нас одновременно проводится генетическая экспертиза останков царской семьи, умученной большевиками, патриарх призывает увидеть "красоту подвига нашего народа в 20-30-40-е годы", а на епархиальном сайте Новосибирской митрополии висит загадочный текст о "Красной империи", "которая строила новую, солнечную цивилизацию, общество созидания и служения" и на которую Запад "натравил" Третий рейх...

Впрочем, такие противоречия не многих смущают. А представители "православного большинства" (этот термин тоже прозвучал на минувшей неделе из уст протоиерея Всеволода Чаплина) и вовсе от обретенной ясности испытывают нечто близкое к эйфории. В Госдуме уже одобрили в первом чтении законопроект, ужесточающий контроль над религиозными организациями, получающими зарубежное финансирование, а по ряду телеканалов прошли сюжеты, призывающие быть бдительными при встрече с "сектантами", причем в качестве "сектантов" показывали представителей признанных протестантских церквей.

— Политическая религия — это наша новая реальность, имеющая мало общего с православием,— считает Борис Кнорре, религиовед, доцент НИУ ВШЭ.— Церковь превращается в приводной ремень государственной машины, как в целом и задумывалось еще в 1993 году, когда Всемирный русский народный собор создавался при участии вице-президента Александра Руцкого, чтобы укреплять государственную идеологию. Но все эти игры очень опасны: мы добились того, что фундаментализм стал респектабельным.