ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Апрель 22, 2019

Насильники и жертвы: кто они?

Получается, педофилы скрываются повсеместно?

Нет, это не так. Хотя на практике педофилами называют всех, кто был замечен в сексуальном интересе к ребенку, в психиатрии термин «педофильное расстройство» означает устойчивый интерес к детям допубертатного возраста, до 13 лет.

— У страдающих педофильным расстройством (а это почти всегда мужчины) фантазии очень навязчивые, их много, педофил испытывает стресс и под влиянием этого состояния начинает смотреть и хранить детское порно или совращать детей. Часто в дополнение к педофильному расстройству у человека есть еще какой-то диагноз — например, эксгибиционизм или вуайеризм. Кроме того, у таких людей чаще встречаются депрессия, тревожные расстройства, злоупотребление психоактивными веществами, расстройства личности, — объясняет Амина Назаралиева.

Из тех, кто совершает сексуальное насилие над детьми, педофилов лишь 1–4%, по данным, которые приводит Светлана Маркова. Однако этот небольшой процент людей и совершает наибольшее количество сексуальных преступлений по отношению к детям.

— Первые случаи насилия у них, как правило, происходят уже в подростковом возрасте — примерно в районе 15 лет они начинают обращать внимание на детей гораздо младше них, — уточняет Маркова.

Кто же тогда остальные преступники?

— Около половины преступлений по отношению к детям совершают люди, которые не являются педофилами: дети для них — легкие и доступные жертвы, а не объект сексуального влечения, — объясняет Амина Назаралиева. — Это могут быть люди, у которых нет навыка выстраивать отношения со взрослыми людьми. Или в их среде действуют серьезные культурные ограничения, например, строгий запрет на добрачный секс.

«Около половины преступлений по отношению к детям совершают люди, которые не являются педофилами: дети для них — легкие и доступные жертвы, а не объект сексуального влечения. Это могут быть люди, у которых нет навыка выстраивать отношения со взрослыми людьми»

— Часто мысли о детях как сексуальном объекте начинают возникать у людей без педофильного расстройства в сложные моменты жизни, под влиянием импульса, но это не значит, что раньше таких мыслей не было — может, и были, но человек себя сдерживал. Стрессы, депрессивное расстройство, совокупность внешних обстоятельств, искаженные убеждения — и он перестал справляться со своими импульсами, начал действовать в соответствии с ними. Вот несколько реальных случаев из моей практики: мужчина среднего возраста, гетеросексуальный, вроде бы нет сложностей во взаимодействии с людьми с точки зрения окружающих, есть работа… Он женится на женщине с десятилетней дочкой. Сначала все хорошо, у него нет никакого сексуального интереса к девочке. Но время проходит, проблемы накапливаются, в какой-то момент жизнь становится слишком тяжелой для мужчины — он теряет работу, часто ссорится с женой. При этом у него хорошие отношения с дочерью жены, они проводят время вместе — занимаются спортом, он помогает ей с домашними заданиями. В какой-то момент, когда он растирает ей спину после спортивных тренировок, руки его опускаются ниже. Так шаг за шагом это превращается в сексуальное насилие. Мужчина совершал его неоднократно в течение нескольких лет, хотя прежде ни в чем подобном не был замечен. Он был убежден, что не вредит девочке, раз не применяет силу. Напротив, искренне считал, что девочке нравилось такое выражение их особых отношений.

— Еще одна ситуация, которая, к сожалению, встречается все чаще: подросток смотрит порнографию, и время от времени у него в голове роятся картинки из этих видео. Если в его окружении есть ребенок, например, младший брат или сестра, то наиболее часто встречающийся в моей практике сценарий следующий: дети одни в комнате, в какой-то момент подросток вспоминает сюжет из порно — и оказывается неспособен себя затормозить, хотя подавляющее большинство понимает, что делает что-то неправильное, — рассказывает Светлана Маркова. — А у настоящих педофилов интерес возникает преимущественно к детям, зачастую даже исключительно к ним. Такие люди могут время от времени заниматься сексом со взрослым человеком, но для них это скорее обязательство, а не удовольствие. Зачастую они остаются в отношениях со взрослым только под давлением общественных норм; порой они и сами не хотят признавать свое влечение к детям или действительно этого не понимают.

Но не все педофилы обязательно действуют в соответствии со своими сексуальными предпочтениями — среди них много таких, которые никогда не трогали детей.

— Около половины педофилов могут иметь сексуальные фантазии с участием детей или делать противозаконные вещи, например, смотреть детское порно, но при этом никогда не обижают детей — сдерживаются. Наказывать нужно не за сексуальные импульсы, а за противозаконное поведение, — говорит Амина Назаралиева.

— Очень многое зависит от доступности ребенка педофилу. Бывает, что он не трогает детей, потому что в его окружении просто их нет. А когда ситуация меняется — переезжает новая соседка с маленьким ребенком, или он заводит отношения с женщиной, у которой есть дети, — педофил начинает действовать, — добавляет Светлана Маркова.

Как стать педофилом

Причины возникновения педофильного расстройства до сих пор точно не установлены. Выдвигалось множество предположений, ни одно из которых не подтвердилось.

— Была, например, теория abused-abuser: пережившие насилие в детстве, потом сами становятся насильниками. Но жертв насилия чрезвычайно много, а абьюзерами становится меньшинство. Было множество исследований об особенностях мозга педофилов, которые зафиксировали изменения в лобной и височной долях — но опять же эти изменения выявляются далеко не у всех. Сегодня наиболее популярна когнитивно-поведенческая модель, которая анализирует то, как человек переваривает информацию, «через какие очки» видит мир. В ней уделяется внимание убеждениям, которые поддерживают, толкают, оправдывают для человека насилие над детьми. На этой

модели сегодня базируется большинство терапевтических подходов. Хотя исследований эффективности этой модели недостаточно, и они противоречивы, — объясняет Амина Назаралиева.

— Что это за убеждения?

— Например, что дети якобы очень интересуются сексом и абьюз для них никак не вреден, а сексуальный опыт полезен. Если ребенок задает вопросы о сексе или хочет обниматься, педофил неверно интерпретирует это как сексуальное желание со стороны ребенка. Педофил может считать, что у него особое назначение — открыть ребенку дорогу в сексе, — уточняет Амина.

— Моя работа как психолога состоит в том, чтобы научить человека справляться со своими импульсами и искаженными убеждениями о сексе. Нужно понять, что провоцирует мысли и желания, и обучить людей останавливаться, понимать, какие ситуации являются рискованными. Например, такому человеку никогда не стоит оставаться один на один с ребенком в комнате. Даже если он считает, что все в порядке и он уже совершенно не думает ни о чем запретном. К концу лечения люди, как правило, обучаются владеть собой, — говорит Светлана.

— Есть ли еще какие-то методы лечения?

— Применяются лекарства, которые снижают тестостерон, чтобы уменьшить степень влечения. Но этот подход критикуется из-за серьезных побочных эффектов. Есть исследования, которые говорят, что низкий уровень тестостерона никак не снижает рецидивы. Кроме того, применяются антидепрессанты, чтобы снизить частоту и навязчивость мыслей сексуального характера. Но в целом мы плохо понимаем, что на самом деле происходит, поэтому зачастую не можем подобрать эффективное средство, — заключает Амина.

«Он же добрый человек!»

Вычислить насильника трудно — гипотетически им может оказаться любой.

— Чаще всего люди, которые совершают сексуальное насилие над детьми, вхожи в дом, их знают и родители, и ребенок — это могут быть дедушки, дяди, учителя, соседи, которые с удовольствием сидят с ребенком, готовы это делать бесплатно и в любое время суток, охотно дарят детям подарки, очаровывают родителей. Этих людей обычно все любят — скандал в московской 57-й школе это лишний раз доказал. Я никого не хочу обвинять, но динамика развития событий в этой школе, к сожалению, типична для подобных ситуаций, — объясняет Амина Назаралиева. — Потому часто жертвам и не верят: «Как же так, он же такой добрый человек, не может он быть таким негодяем!». Как правило, насильником становится человек, которому доверяют, — собственно, это и открывает пространство для злоупотребления. Власть над ребенком — то, что создает условия и желание взрослого этой властью пользоваться. Для этого педофил применяет разные тактики. Первым делом он втирается в доверие — к родителям и самому ребенку. Потихоньку начинает нарушать границы, чтобы понять, как среагировал ребенок. Начинает внушать, будто то, что происходит, нормально, и ребенок, бывает, даже получает удовольствие от происходящего… Это не только нарушение физических границ, но и, что тоже очень болезненно, нарушение доверия; отсюда часто возникающее у жертв чувство использованности.

— Стоит быть внимательными ко всем взрослым в окружении ребенка, да даже и к подросткам — я все время обращаю внимание на это, — добавляет Светлана Маркова. — Ведь около 40% случаев сексуального насилия над детьми совершают подростки, которые старше жертвы на три-четыре года. Необходимо обращать особое внимание на людей, которые проявляют излишний интерес к детям, рвутся остаться с ними наедине, провести больше времени, чем требует их работа — например, тренера. Любые слишком тесные отношения, выходящие за рамки того, что вы могли бы ожидать от человека, должны вызывать вопросы.

Тебе поверят!

В декабре прошлого года Юлия Кулешова, создательница сети благотворительных магазинов «Спасибо», открыто рассказала о пережитом в детстве сексуальном насилии. А потом получила шквал писем, рассказывающих о том же. Осознав величину айсберга, Юлия решила действовать и создала платформу для инициатив для профилактики проблемы сексуального насилия над детьми и службу психологической помощи для людей, переживших насилие, назвав ее «Тебе поверят»:

— У меня была самая обычная семья — такую еще принято называть “приличной”. Я ходила во французскую гимназию, и внешне все было хорошо. Но с пяти примерно до 12 лет отчим подвергал меня сексуальному насилию. Он делал это настолько “искусно”, что никто из членов семьи ничего не знал. Манипуляциями, угрозами, уверяя, что “сердце мамы разорвется”, он заставлял меня молчать. Отчим убеждал: если я расскажу маме, она выгонит меня из семьи или меня отдадут в детский дом. Это было очень реалистично: ведь говорил взрослый человек, с которым живет моя мама и которого она любит.

Мне было очень стыдно и страшно, потому я молчала тогда и еще много лет после. Я не верила, что мама прислушается ко мне и встанет на мою сторону, если я ей все расскажу. При этом она была обыкновенной мамой: строгая, консервативная, порядочная. Но наше с ней пространство отношений не подразумевало возможности для такого разговора. Не было доверия. Молчала я лет до 28 и впервые рассказала своей двоюродной сестре — племянница отчима. У нее подрастала маленькая дочка, и я боялась, что он может сделать с девочкой то же самое.

Потом начала работать с психологами и осознала, как сильно полученные в детстве ощущения стыда, вины, изоляции, нечистоты влияют на мою жизнь. Благодаря продолжительной работе с психологом я смогла рассказывать о пережитом близким и потихоньку освобождаться от этого груза. Кстати, компетентного специалиста, сведущего в теме инцеста и сексуального насилия над детьми, найти очень сложно. Некоторые психологи тоже склонны обвинять обратившихся к ним, дополнительно травмируя их.

— Как отреагировали близкие на ваш каминг-аут?

— Когда я наконец рассказала маме, она сначала не хотела слышать о сексуальном насилии, которое пропустила. Я очень сильно плакала, и она сказала, что верит, и извинилась передо мной. Наши отношения сейчас лучше, чем были в предыдущие несколько десятилетий.

Некоторые родственники сделали вид, что не слышат, о чем я говорю. Кое-кто даже обвинил меня в самопиаре. Это очень больно. У меня уже давно есть репутация благодаря моим проектам и смешно предполагать, что меня может прельстить идея продвигать себя, используя эту отвратительную тему. Как я была бы рада, если бы этой истории в моей жизни не было!

Многие из тех, с кем я общаюсь в рамках “Тебе поверят”скрывают факт сексуального насилия в своей семье, потому чтоб родственники оказывают сильнейшее давление и запрещают “ выносить сор из избы”. Если рассказать, то в какой-то мере жизнь семьи, конечно, изменится. Взрослые не хотят брать на себя такую ответственность и пытаются заставить своих выросших детей замолчать.

Колоссальную поддержку мне оказал муж. Поддержала свекровь. Знание, что тебе верят, — огромная опора. Я ощутила это, когда, находясь в полутьме страха и стыда, впервые рассказала обо всем двоюродной сестре, и она сказала, что верит мне.

— Как появился проект «Тебе поверят»?

— Я никогда не оценивала факт сексуального насилия в моей семье “извне” — мне казалось, что это маленькая проблема конкретных людей. Ведь не может же быть, чтобы люди насиловали собственных детей, чтобы эта извращенная ситуация была распространенной! Но, к моему огромному ужасу, после публикации начали приходить длинные письма в каком-то необъятном количестве. Мне рассказывали о сексуальном насилии в детстве со стороны отцов, братьев, дядь, нянь, соседей… Достаточно быстро число писем перевалило за пять сотен. Это женщины и мужчины, которые долгие годы стыдятся и молчат, чувствуя себя разобранными на кусочки. Часть историй я получила от людей, которых знаю лично. Я была раздавлена масштабами проблемы. Письма до сих пор продолжают приходить.

Были истории, которые буквально кричали: «Если бы я знала, что то, что взрослый делает со мной, ненормально и неправильно!» Ребенок не может без помощи взрослых оценить, что на самом деле происходит, особенно если насильник манипулирует и убеждает в том, что его действия — это “способ проявления любви” и “все так делают”. В моей семье было ровно то же самое.

Я быстро решила: надо что-то предпринимать. И собрала команду компетентных психологов, которые понимают как работать с насилием. Мы прошли и дополнительное обучение на тему сексуального насилия над детьми и инцеста. И разработали свою систему психологической помощи с регулярными супервизиями и интервизиями. Мы стали очно и в режиме онлайн консультировать людей, переживших сексуальное насилие в детстве и подростковом возрасте и родителей, детей которых только что подвергли насилию. Мы ещё не запустили проект официально, а на сегодня прошло уже больше 100 психологических консультаций. Нам очень важно, чтобы помощь была доступной, поэтому стоимость консультации — от нуля до 1 500 рублей, по возможностям человека. К нам обращаются люди в том числе из поселков и деревень, которые у себя никогда не найдут квалифицированной помощи. В консультировании задействованы четыре специалистки, и у них нет ни одного свободного места, а очередь расписана надолго вперёд. Мы также проводим групповые очные встречи с психологами в Петербурге и все больше переживших сексуальное насилие в детстве стремятся в них участвовать.

«Если расскажешь, убью твою маму!»

Одно из главных заблуждений состоит в том, что дети, да и взрослые, пережившие насилие, будто бы сразу могут и должны об этом рассказать. Не все так просто: есть много причин, почему дети молчат в ситуации, когда, казалось бы, нужно изо всех сил звать на помощь.

— Манипуляции насильника приводят к тому, что ребенок запутывается, попадает в ловушку, привыкает к своей беспомощности. Другой вариант — ребенку хочется быть особенным, вместе со взрослым играть — детская потребность во внимании. Ребенок даже может думать, что влюблен в этого человека. И ради этой связи (насильник оказал поддержку, внимание, дал что-то особенное) дети терпят насилие, — объясняет Амина.

Самое удивительное, что страх быть обвиненным во лжи наиболее близкими тебе людьми — как правило, мамой, — не так уж и беспочвенен. Многие истории, рассказанные теми, кто пережил насилие в детстве, кричат именно об этом: мама не поверила, не защитила, сделала вид, что ничего не произошло

— Бывает, что абьюзер прямо угрожает: «Если скажешь кому-то, я убью твою маму!» Или: «Я тебя изобью!» Или убеждает, что ребенку не поверят: «Твоя мама любит меня, она мне поверит». В моей практике было несколько случаев, когда насилие продолжалось долго, но до изнасилования не доходило. И насильник угрожал: «Если ты кому-то расскажешь, то я переступлю эту черту», — добавляет Светлана.

— Совращение происходит постепенно, интенсивность со временем возрастает. Насильник может ждать, не совершая половой акт, но совращая ребенка другими способами до наступления возраста согласия. Это запутывает: жертвы думают, что ничего вроде и не было, раз не было секса. Часто и родители так реагируют! А в действительности — было, и все это очень серьезно, — говорит Назаралиева.

— Есть еще запутанные с точки зрения детей ситуации: обычно абьюзер трогает ребенка, но иногда просит потрогать его самого. Это сбивает детей с толку — они считают, что теперь играют ту же самую роль и несут ответственность. Тот факт, что их вынудили это сделать, они игнорируют. Насильник не забывает им напоминать: «Ты тоже это делаешь, значит, ты такая же, ты тоже виновата и пойдешь в тюрьму, если кому-то расскажешь». На сеансах пережившие насилие люди иногда довольно легко рассказывают, что сделали им, но очень тяжело говорят о том, что делали они сами. Порой они не рассказывают о насилии именно потому, что считают виноватыми себя, — уточняет Маркова.

По ее данным, порядка 90% жертв насилия не рассказывают об этом, пока продолжают жить с насильником под одной крышей.

— Одно дело, когда ты злишься и ненавидишь своего насильника. И другая история, когда есть благодарность, восхищение и привязанность к нему, а с другой стороны — чувство, что тебя предали, воспользовались твоей доверчивостью. Порой людям требуется много лет, чтобы начать испытывать гнев. То есть дело не только в страхе последствий — что не поверят, отвергнут, застыдят, отомстят. Но и в чувстве благодарности, беспокойстве за насильника: «Я же разрушу его карьеру, у него жена и дети». Заговорить, когда насильник уже умер, гораздо легче для многих переживших сексуальное насилие. Иногда у них может возникать сексуальное возбуждение по отношению к насильнику во время совершаемых им действий — просто потому, что стимуляция эрогенных зон может вызывать возбуждение, такова физиология. Из-за этого люди, пережившие насилие, тоже чувствуют стыд и вину… Вообще среди жертв очень распространены чувства стыда и вины — разумеется, абсолютно необоснованные. Мы видим это на волне травли и виктимблейминга (обвинений в том, что жертва «сама виновата»), которые разворачиваются, если жертвы осмелились рассказать о насилии, — комментирует Назаралиева.

Если мама не верит

Самое удивительное, что страх быть обвиненным во лжи наиболее близкими тебе людьми — как правило, мамой, — не так уж и беспочвенен. Многие истории, рассказанные теми, кто пережил насилие в детстве, кричат именно об этом: мама не поверила, не защитила, сделала вид, что ничего не произошло.

— Недавно я разговаривала с 11-летней девочкой, которую изнасиловал отчим. Когда она рассказала об этом матери, та ответила: «Нечего в одних трусах по дому ходить, что ты тут жопой своей крутишь!» — вспоминает Анна Левченко. — А в ноябре прошлого года была показательная история, каких много. Директор одной из московских школ звонит мне в пятницу в девять вечера и дрожащим голосом говорит: «Аня, что делать, у нас кошмар: девочка — жертва насильника-отчима, мать все знает и ничего не делает».

Выясняется, что за два дня до этого к школьному психологу пришла десятиклассница и начала рассказывать, что ее с восьми лет насилует отчим. «Знаете, я думала, доучусь и уеду подальше, но заметила, что он посматривает на мою семилетнюю сестру. Очень боюсь, что он сделает то же самое с ней. Помогите», — рассказывает девушка. А дальше начинается адский кошмар. Я приехала в эту школу, и мы в присутствии директора и школьного психолога пытались поговорить с мамой этой девочки. «Вы знаете, я смогу поговорить с дочкой примерно через неделю, когда бабушка из деревни вернется. Дочь уже большая, а у меня на руках еще двое детей — одной семь, второй вообще грудной, я очень занята», — объясняет мама. Мы сначала подумали, что она просто в ступоре и не понимает всей серьезности происходящего, пытаемся ей объяснить. Она заволновалась только после слов о том, что ее мужа заберут в полицию, а в итоге просто встала и ушла. В окно мы видим, как у входа в школу ее с коляской встречает муж, и они под ручку уходят из школы. После этого родители пишут сообщение дочери, забирают ее с уроков и пытаются увезти — лишь бы следователи до нее не дотянулись. После мать, вероятно, проводит очень жесткий разговор с девушкой, та перестает общаться со всеми. Когда приезжает полиция, она отказывается давать показания. Отчима в профилактических целях забирают в ОВД, и тут мать меняется на глазах: прибегает туда, начинает кричать про права человека. Отбивает его, семья забирает документы из школы и уезжает в неизвестном направлении.

— Отсутствие доверия со стороны мамы — наихудшая ситуация с точки зрения дальнейшего благополучия ребенка, — отмечает Светлана. — Если мама не верит ребенку, это сильно влияет на то, как он справится с ситуацией насилия. У мамы часто возникают смешанные эмоции — она чувствует свою вину, хотя действительно могла ни о чем не догадываться. Поэтому мамы не готовы услышать такие признания и проверить, правда ли это, — им хочется поскорей все забыть. Иногда считают, что если об этом не говорить, все «само пройдет». Порой мамы сами находятся под влиянием насильника, который убеждает их в том, что ребенок врет. У детей, которые длительное время подвергаются насилию, зачастую появляются сопутствующие проблемы в поведении, эмоциях, и это дополнительный фактор: «Как ей можно верить, если она врала вчера, и в школе на нее жалуются, и с тобой она ругается». Другая ловушка — мысль женщины о том, что «надо сохранить семью». Но для ребенка это означает, что насилие продолжится! На мой взгляд, многие с трудом принимают тот факт, что «просто потрогал» — это насилие: произошедшее воспринимается как нечто несерьезное. Или мамы верят абьюзеру, который говорит, что этого больше не повторится, думая, что так будет лучше для всех. Даже если родитель поверил ребенку, часто своими действиями он его не особо поддерживает.

Для ребенка очень важно, чтобы родители признали факт сексуального насилия — это расставит по местам все переживания, разрешит сомнения и вопросы. Дети, переживающие сексуальное насилие, испытывают смешанные чувства: с одной стороны, это близкий человек, но он делает то, что не вписывается в картину ожидаемого поведения. Если ко всему прочему добавляются угрозы и физическое насилие, ребенок тем более не понимает, чем навлек на себя гнев взрослого. «Почему человек, который меня якобы любит, так себя ведет?» И ребенок начинает винить себя. Если он рассказал маме, а та сделала вид, что ничего не произошло, ребенок начинает думать, что заслужил такое обращение.

Сигналы тревоги

Ситуации, в которых дети все-таки рассказывают родителям или значимому взрослому о сексуальном насилии, не так уж часты. Как же тогда вовремя распознать беду и помочь ребенку?

— Нужно обращать внимание на любые внезапные изменения в поведении вашего ребенка, в его эмоциональных реакциях. Они могут разниться в зависимости от возраста. Но обычно родители замечают, что с ребенком что-то происходит — может, он стал более агрессивным или возбудимым, либо, наоборот, интерес ко всему пропал. Появились нарушения сна, стал слишком много или часто есть, прятать еду. Любые такие симптомы указывают на наличие стресса в жизни ребенка. Конечно, могут быть и другие объяснения этому стрессу. Но всегда стоит помнить, что наряду с другими причинами возможна и такая — сексуальное насилие, — объясняет Светлана Маркова.

Кроме неспецифических признаков есть и конкретные сигналы тревоги — они бывают не у всех детей, подвергающихся насилию, но о них стоит знать:

— Есть физические и психологические признаки абьюза. К первым относятся кровотечения, синяки, отечность в области гениталий, кровь или другие пятна на детском белье; оно может быть разорвано, ребенку тяжело ходить или сидеть, он часто мочится, у него инфекции — грибковые и мочевых путей, зуд и жжение в области гениталий. Поведенческие — ребенок сжимается, выглядит напуганным при физическом контакте, вы замечаете самоповреждения — режется, прижигает себя сигаретой, колет себя чем-то острым, сбегает из дома или школы, начинает палец сосать, слишком беспокоится о братьях и сестрах, писается ночью в постель (мы говорим о возрасте, когда недержание мочи уже перестало быть нормой), слишком много знает про секс — несообразно возрасту, у ребенка появляются суицидальные мысли, проблемы в школе — особенно это касается подростков. Развиваются страхи и фобии, изменяются гигиенические привычки — отказывается принимать душ или, наоборот, слишком часто моется. Если говорить о возрасте с пяти до девяти лет, «красные флаги» — частая мастурбация в присутствии других людей, сексуальное поведение, вовлекающее других детей моложе или слабее — симуляция орального секса или секса с проникновением. Ну и, разумеется, инфекции, передающиеся половым путем, повышенный интерес к теме секса. У детей постарше — беспокойство о возможной беременности, — перечисляет Назаралиева.

— Считается, что проблемы с гигиеной возникают из-за эмоциональных переживаний, пониженной самооценки, ощущения того, что ты нечистый. Многие жертвы насилия так и говорят: «Я чувствую себя грязной изнутри», — уточняет Светлана Маркова.

Когда дети вырастают

— Каковы психологические последствия сексуального насилия для жертвы?

— Последствия могут быть серьезными, особенно если человек, переживший насилие в детстве, не получал помощь. Хотя ситуации бывают разные. Есть те, кто справляется, и у них нет проблем. Но у многих пережитое насилие выливается в посттравматическое стрессовое расстройство, которое становится хроническим. Может начаться депрессия — длительная, затяжная; отмечаются проблемы во взаимодействии с другими людьми, сексуальные проблемы, тревожность, панические атаки, перепады настроения… Люди, пережившие насилие, перестают доверять остальным — говорят, например, что боятся мужчин или вообще взрослых. Могут сформироваться зависимости, если человек пытается избавиться от внутренней боли доступными средствами.

Нельзя определить набор обязательных последствий для ребенка. Но есть закономерность: чем раньше случается сексуальное насилие, чем дольше оно длится и чем ближе человек, который его совершает, тем, как правило, серьезнее последствия, — утверждает Светлана Маркова.

— Допустим, родитель знает о том, что произошло с ребенком. Как нужно говорить о произошедшем?

— Если все пока на уровне подозрений, нужно сесть и поговорить с ребенком. Лучше в самых общих чертах пройтись по основным манипуляциям абьюзера, подчеркнуть: «Что бы ни случилось, я тебе поверю», «Даже если ты что-то сделал, я тебе помогу с этим справиться», «Для тебя не будет последствий — ни с тобой, ни со мной ничего не случится». И дать ребенку время с этим пожить. Если он не хочет рассказывать, не надо давить. Если родитель готов выслушать, принять и поверить, это очень большая поддержка ребенку, — объясняет Светлана.

— Важно, чтобы атмосфера была безопасной, а вопросы — открытыми, то есть не подталкивающими к односложным ответам «да» или «нет». Нужно говорить на языке ребенка, спокойным тоном, не показывать, что ты сломаешься от этой информации, быть безоценочным, ни в коем случае не судить и не обвинять — вселять в ребенка уверенность, — добавляет Амина.

— Могут ли воспоминания о пережитом сексуальном насилии быть ложными?

— Проблема ложных воспоминаний тоже существует, но это очень редкая история. Чем младше ребенок, тем выше шанс, что она имеет место. Когда это выяснили, стали применять другие техники опроса. Например, как уже было сказано, важно задавать открытые вопросы. Правда, этот протокол был введен после 2000 года и далеко не везде соблюдается, — отмечает Амина Назаралиева.

— Бывает такое, что люди вытесняют воспоминания о насилии или забывают детали, а потом что-то их провоцирует, и они начинают об этом говорить. Такое случается нередко. Тут важно оценить воспоминания с разных сторон. У людей, переживших насилие, воспоминания часто сопровождаются определенной симптоматикой: например, боль внизу живота или области половых органов, ощущение, что внутри все сжимается. Это серьезный признак того, что все было, поскольку такое сложно придумать. Рассказ, скорее всего, достоверен, если в нем присутствуют определенные детали, совпадения — например, описанные события происходили в то время, когда ребенок жил с отчимом без мамы, — говорит Светлана Маркова.

— Могут быть воспоминания героев фильма «Покидая Неверленд» ложными?

— Такой шанс существует: их опрашивали неоднократно, и раньше протоколы были иными, не такими, как сейчас, прошло много лет… Верить этим людям или нет? Я не имею никакого права кого-либо обвинять, но могу сказать, что в поведении Майкла Джексона — строительстве этого домика для детишек, соблазнении и подкупе родителей, постепенной изоляции ребенка, фаворитизме, сигнализации при спальне, ночевках в одной постели с детьми — много странного. Увиденного более чем достаточно, чтобы я с полной серьезностью восприняла то, о чем говорили герои фильма. То, как эта история описана, переживалась, как реагировали родственники и друзья, напоминает классический сюжет о педофилии, как по учебнику.

Однако для меня этот фильм несет оптимистичный месседж: сколько веревочке ни виться, конец будет. Правда выйдет наружу, даже после смерти. Чем больше таких историй, тем больше вероятности, что мы воспитаем в себе нулевую толерантность к насилию над детьми, — заключает Назаралиева.

Право сказать «нет»

К сожалению, способа стопроцентно защитить своего ребенка от сексуального насилия не существует. Но есть возможность снизить риски.

Лучшая профилактика абьюза — сексуальное образование и доверительные отношения с родителями. Первое, вопреки стереотипам, — это совсем не обучение детей заниматься сексом:

— С самого детства, как только ребенок научится говорить, нужно рассказать ему о границах: что они есть у каждого человека, у каждого есть право сказать «нет», если он не хочет, чтобы его трогали, обнимали, целовали, щекотали… Ребенок может сказать это даже близким — родителям, бабушкам, дедушкам, и они должны уважать желание маленького человека.

Как только ребенок начинает говорить, важно, чтобы он запомнил названия частей тела, узнал, какие из них являются интимными. Есть «правило купальника»: то, что находится под ним, никто не имеет право трогать. Только родители — до определенного момента, доктор (далеко не каждый) — только в присутствии и с разрешения родителей, — перечисляет Амина Назаралиева.

— Важно с детьми говорить о хороших и плохих прикосновениях. Естественно, информация должна даваться в определенных возрастных рамках — сейчас даже для малышей есть книжки и пособия, которые рассказывают о теле и личных границах. В конце концов, это элементарное просвещение. Если ребенок совсем ничего не знает о плохих прикосновениях, он даже не поймет, что то, что с ним происходит, — насилие, — добавляет Светлана Маркова.

— А как выстроить доверительные отношения с ребенком?

— Быть включенным в жизнь ребенка, проявлять интерес и внимание к его повседневной жизни — что происходит в школе, чем он занимается после. Дать детям знать, что у них не будет проблем, что бы они ни рассказали: «Я приму, поверю и помогу». Что есть определенные вещи, которые не могут быть секретами — если кому-то от этого плохо, даже если ты обещал молчать или тебе угрожали, это нельзя хранить в тайне. Расспрашивать детей об их жизни, задавать открытые вопросы: «Есть ли что-то еще, чтобы ты хотел рассказать мне?» Бывает полезно поделиться своей историей или историей знакомых, воспользоваться информацией из медиа, чтобы начать разговор, спросить о том, что ребенок думает на этот счет. А с тинейджерами очень важно прямо обсудить, что такое сексуальное насилие. Исследования показывают, что дети, осведомленные об этом, чаще сообщают об абьюзе, — заключает Назаралиева.

Здесь помогут

Куда обратиться людям, пострадавшим от сексуального насилия в детстве

Мы собрали контакты организаций и проектов, которые оказывают психологическую поддержку и юридическое сопровождение тем, кто пережил сексуальное насилие, будучи ребенком. Обратиться за помощью — не стыдно.

1. Проект «Тебе поверят»: http://contact.verimtebe.ru/.

2. Всероссийское движение «Сдай педофила». Телефон горячей линии: 8 (800) 250-98-96.

3. Горячая линия Следственного комитета «Ребенок в опасности»: 8 (800) 200-19-10.

4. Независимый благотворительный Центр помощи пережившим сексуальное насилие «Сестры». Телефон доверия: 8 (499) 901-02-01. Кризисная почта: online@sisters-help.ru.

5. Институт недискриминационных гендерных отношений (ИНГО). Телефон доверия: 8 (812) 327-30-00. Связь по Skype: crisis_center.

6. Проект «Знание остановит гендерное насилие: поиск новых решений». Телефон: 8 (987) 955-06-24. Электронная почта: 911@help2stop.org.

Инна

Как это началось, вспоминаю урывками. Я была еще дошкольницей, и старший брат (разница между нами 10 лет) просил сделать так… Помню, я спрашивала: «А как это называется?». Помню, что это был «секрет», и маме говорить строго запрещалось.

Мама уже тогда часто выпивала. Позже она забрала меня, мы переехали в другой город, где она встретила мужчину. Он бил ее и отбил ей половину органов. У этого сожителя были родители, которых я называла «баба» и «деда»… Собственно, деда постоянно проявлял ко мне нездоровый интерес. Мама по-прежнему пила и гуляла, ей было не до меня. Бабушка пару раз могла слышать или видеть, как ведет себя деда, но сделала вид, что ничего не поняла.

Когда мы вернулись туда, откуда приехали, меня встретил старший брат. Мама бросила меня и ушла из нашей жизни в глубокие запои. Я осталась на полном попечении брата. В один прекрасный день узнала мама. Обвинила во всем меня. И пошла за рюмку травить эту чудную историю каждому встречному. А жили мы в маленьком поселке. Представляете, как после этого жить и учиться школьнице? Близился переходный возраст, и с каждым годом стали приходить осознание, обида, протест… В девятом классе я ушла к молодому человеку. Брат долго пытался контролировать, звонить. Я делала вид, что ничего не происходило, что он самый обычный брат. Ну а после встретила своего мужа, мы поженились, сейчас у нас растет чудесный сын, и мы живем далеко от всей этой грязи.

Брат живет с новой семьей, у него все прекрасно, и вот совсем недавно он попросил прощения за это все. Но разве такое можно простить? Если быть честной, я предпочла бы с ним не общаться. Совсем. Но тогда у других членов семьи начнутся вопросы… Мама, нагулявшись вдоволь, «встала на путь истинный». Бросила пить и курить. В церковь ходит. И о прошедшем не вспоминает — ее интересует только, сколько абортов я сделала. В этом уж судьба меня пощадила и абортов не было, но она не верит. Мы общаемся, и я как примерная дочь рассказываю, как прошел день, а в голове совсем другое. Вот так путано я описала свое недодетство. Моя жизнь исковеркана. У меня проблемы в интимной сфере, потому что перед глазами всплывает прошлое. Я была из тех девочек, которые мечтали подарить свою невинность будущему мужу и возлюбленному… Но меня лишили такой возможности.

Юля

Было несколько случаев с моим родственником. Меня часто водили в гости к К. (она моя более близкая родственница) и ее мужу Д. Поначалу он развращал меня издалека: у них есть дача, там Д. показывал мне втайне от К. и бабушки журналы «с голыми тетями». У нас было «тайное место», где он их оставлял. Показывал мне «взрослые фильмы» по телевизору, лежал со мной в обнимку, пока не было К. Не помню, сколько мне было лет, но очень яркое воспоминание — как я просила К. не оставлять меня ночью наедине с пьяным Д. И все-таки она ушла.

Я пыталась заснуть, а он включил пoрно и трогал меня там, где я не хотела. Но не понимала, что я могу сделать в пять-шесть лет, оставаясь в одной квартире с пьяным Д. Прошло какое-то время — и вот снова воспоминание. Мне лет 10, я на квартире у своей бабушки, ее пока нет дома… Там находится Д. Он показывает мне, как может засунуть в свой анyс крем для рук. Позже он сажает меня к себе на колени и мастурбирует мной. Потом я окажусь в бабушкиной спальне, где взрослый мужчина сделал десятилетней девочке кyннилингус. До сих пор не могу этого забыть.

Д. фотографировал меня голой, пока я спала у них в гостях, эти фотографии я удаляла с его телефона. Надеюсь, их там больше нет.

Однажды, когда меня оставили ночевать у Д. и К., он думал, что я сплю, потому что я не откликалась на его оклики. Тогда он попытался разработать мой анус пальцем, чтобы, как я понимаю сейчас, войти туда не пальцем. Но я «проснулась» и сказала, что мне больно. Он прекратил. Впоследствии он показывал мне презервативы и предлагал ими воспользоваться. В мои 12 лет. Я отшутилась. Это прекратилось. Возможно, я переросла его «любимый» возраст.

В 16 лет я набралась смелости и рассказала его жене К. Она пообещала поговорить с ним. Но ничего не поменялось. Мне очень страшно за свою сестру, которой 16, и страшно за ту сестру, которой восемь. Теперь мне 21, и я прекратила общение с этими родственниками. Иногда возникают воспоминания, как вспышки.

Когда я стала взрослой и рассказала маме, она сначала поддержала меня, а потом сказала моей сестре, что я наверняка вру. Судя по ее поступку, скорее всего, она бы не поверила мне в детстве.

Эти события повлияли на мою жизнь. Мне до сих пор больно, и нужен психотерапевт, чтобы проработать это.

Алина

Я только начинаю путь исцеления. И это очень тяжело. Когда мне было 13, меня домогался отец. Это происходило практически каждый раз, когда он был пьяный. Мать все мое детство уезжала на работу в Польшу, и я оставалась с папой. Меня учили во всем слушаться родителей; кроме того, мне внушали, что я будущая женщина и должна уметь готовить и убирать. Отец постоянно пил, когда уезжала мать. И мне надо было постоянно приводить его в чувство, готовить ему завтрак и обед на работу, будить в шесть утра, вечером готовить ужин. Выяснять отношения с ним, пьяным. И так каждый день. Я боялась говорить маме, что он пьет, потому что не хотела скандала. Я выросла в атмосфере вечных скандалов. Если родители ругались, они ломали мебель, орали матом… Помню, как однажды мать вонзила маникюрные ножницы в ногу отцу. Еще одна причина, по которой я не говорила, что он пьет, — я не хотела, чтобы они разводились, мать при каждом скандале этим угрожала. Я была ребенком. И для меня это было самое страшное.

Отец часто брал меня с собой пить, на тусовки к своим друзьям, в сауны. Всем хвастал, какая у него уже взрослая дочь. Покупал мне алкоголь, сигареты. Он трогал мое тело, заводил меня в собой в сауну. Однажды предложил сделать мне фотосессию. И сделал. Я была голой и пьяной. В тот же день он расхваливал мое тело и предлагал мне «сделать приятно». Это продолжалось примерно на протяжении года. Он целовал меня, мог зайти в ванную комнату, клал меня с собой и смотрел порно. Он мне не угрожал и не говорил, что мне не поверят. Он просто ничего не говорил об этих ситуациях. На следующий день, когда он трезвел, он был почти идеальным папой. Я лет до 17 считала, что это норма. И такое, скорее всего, происходит у всех, просто об этом не принято говорить.

Я не умела отказывать мужчинам. Стала считать, что если мужчина меня хочет, я в этом виновата, и надо дать ему то, чего он хочет. Для меня секс был чем-то обычным, будто я делаю человеку кофе, если он попросил. И только когда у меня семь лет назад завязались отношения с нынешним молодым человеком, прежние установки стали меняться. Я начала задумываться: а может, это ненормально, когда отец трогает грудь 13-летней дочки и целует ее? А может, можно сказать мужчине нет, если я не хочу? И вообще, имею ли я право хотеть?

В 19 лет я впервые рассказала свою историю моему молодому человеку. Тогда мне впервые за шесть лет стало легче. Я наконец задумалась, что проблема, может быть, не во мне; возможно, я даже заслуживаю любви и меня есть за что любить. В 20 я сказала матери, что уезжаю в другой город, что хочу попробовать жить с парнем. Естественно, последовал скандал — она кричала, что я никому не нужна кроме родителей, что у меня нет друзей, что меня бросят беременную под забором… Тогда в отчаянии я впервые рассказала матери об отце. Впервые за семь лет. В тот момент моя душа разорвалась на кусочки. Я была готова к тому, что разрушаю «идеальную семью». Мать в слезах пошла к себе в комнату. Стала звонить подругам, гадалкам и рассказывать об этом. Жаловалась, какая она несчастная. Через час пришла ко мне и сказала: «Ну он же мужик».

Я уехала. И вроде должно было стать легче. Но нет. Я каждые полгода вынуждена приезжать к родителям, так как учусь заочно и живу у них. Все делают вид, будто ничего не было. «Мило» общаются. Идеальная семья. Учат меня, как жить, что есть, как одеваться. И мне кажется, что я начинаю сходить с ума. Потому что продолжаю играть в их игру. Я все еще чувствую себя ребенком, жду маму, которая будет меня жалеть, а не упрекать. Жду папу, который научит меня кататься на велосипеде, а не целоваться.

Я жду — и тем самым закапываю себя все глубже.

Лана

Моя история началась в 1997 году, когда мне было 13 лет. Родители развелись, и очень скоро в нашей семье появился отчим. Хороший человек, порядочный, добрый, готовый прийти всем на помощь. А всего через пару месяцев начались его домогательства.

Сначала были шок и испуг, мне почему-то даже не пришло в голову рассказать все маме… Как?! Язык не повернулся бы, стыдно! А отчим, видимо, это воспринял как одобрение его действий и продолжал домогательства. Я молчала. И увязала все глубже в этом странном и страшном сне.

Приставания в темноте, порнокассеты, «обучение искусству любви». Именно так подростков вовлекают в развратные действия, манипулируют, чтобы они уже не понимали, где грань, когда нужно позвать на помощь и что вообще с ними происходит. Позже с его подачи я долго думала, что это были мои первые «отношения». Все мысли и воспоминания просто отсекала, настолько было стыдно и страшно подумать, что кто-то когда-нибудь узнает об этом.

По прошествии двадцати лет я поняла, что психика ничего не прощает и не забывает. Это было насилие. Тот страх, который я не выразила в 13 лет, выполз наружу, и я начала работу над собой с помощью психологов. Когда-то я чувствовала себя один на один со страшной тайной, теперь — нет. Я начала говорить, и это спасло меня. Горько осознавать, сколько тысяч девушек в такой же ситуации, но мы пытаемся справляться с кошмарами прошлого. Меня поддерживает муж, и потихоньку, думаю, эта тайна перестанет быть окутанной мраком.

Что бы я хотела сказать отчиму? «Ты сломал мне жизнь». Я так думаю. Хотя это звучит пафосно, наверное, — ведь я жива и здорова. Я и сама себя настраиваю оптимистически, несмотря на все ужасы и грязь прошлого.

Я жива, и я буду жить дальше, буду счастливой. Его мне жаль.

А больше всего мне жаль, что сексуальное насилие со стороны отчима поломало мои отношения с мамой, которую я люблю и жалею. Наверное, это одно из самых болезненных последствий инцеста — нарушение отношений между двумя самыми родными людьми. Но я все еще надеюсь на лучшее…