Вертолетная эскадрилья базировалась в чистом поле и страшно далеко от Донецка (где я сейчас обитаю), с другой стороны государственной границы. Почти 10 часов я ехал «дорогами войны», выбрался из Донецкой области, пересек Луганскую, срезал угол по печальным и пустоватым только что освобожденным территориям Харьковской области и уперся в дикую очередь на погранпереходе. Колонны грузовиков начинались за добрый десяток километров от границы. Не меньше было частных предпринимателей на простеньких машинах с украинскими номерами. Впрочем, жовто-блакитные флажки у всех были заклеены скотчем.
В Россию, в богатую Белгородскую область не везли ничего, зато идущие в обратном направлении легковушки скребли брюхом по остаткам асфальта. Везли сахар мешками - настало время консервации, газовые баллоны, косметику, детское питание, памперсы. Никто к бизнесменам не придирался, скорее наоборот - таможенники интересовались, почем брали товары, и даже советовали места, где взять дешевле!
Всю долгую дорогу и часы ожидания на границе я думал о сакральной мистике летного дела и приметах. Мне было немного зябко от предстоящего полета. Рассуждал я так: человек должен ходить по земле, когда он от нее отрывается, сразу переходит под власть высших сил. Мы не понимаем до конца эти небесные силы, не знаем, чего они от нас хотят, поэтому пытаемся считывать их знаки, приметы. Придумываем какие-то ритуалы.
Приметы начались сразу же. Над погранпереходом имелся железный навес с десятком голубей. Голуби лениво, с каким-то вызовом гадили прямо на машины во время их досмотра, вызывая негодование собравшихся. Одному из голубей этого показалось мало. Он слетел на капот и дерзко по нему прохаживался. Таможенник нехотя пытался согнать голубя ручкой досмотрового зеркальца, голубь уворачивался и не думал улетать. А потом мелькнула рыжая молния. Маленький няшный котенок, каких рисуют в корзинках с вязаньем, запрыгнул на машину, прокусил голубю шею и молча ушел с добычей. Я не знал, как истолковать эту сцену, но крепко ее запомнил.
ЖЕРТВА НЕБУ
Вторую примету не пришлось ждать долго. Едва заехав на аэродром, я сразу же стал свидетелем удивительного зрелища. В самый большой вертолет в мире МИ-26, затаскивали другой вертолет – разведывательно-ударный «Аллигатор», Ка-52, со снятыми винтами. Он выработал свой ресурс, его увозили на обслуживание. Снимать толпу полуголых техников меня не благословили – все должны быть в уставной форме. Я отогнал машину в сторонку, как мне показалось, на безопасное расстояние и решил снять взлет гиганта. Разумеется, поток пыли и камней сразу же превратил заднее стекло в причудливую мозаику. Пленка триплекса удержала его на месте и на том спасибо. Командир эскадрильи, сочувственно заметил:
— Это ерунда, Ми-26 бывает и другие вертолеты переворачивает. Представляешь, машину бы перевернуло! Стекло ерунда, заменишь.
Я мужественно заметил:
— Это моя маленькая жертва богам неба.
Ответ командиру пришелся по душе, и он уточнил:
- А что-ты все-таки хочешь снять и зачем?
- Хочу вылететь с вашей ударной группой. Хочу написать про вертолетчиков, про вас же никто не пишет, а вы тут пашете, как проклятые…
Действительно, каждый тридцать минут, с аэродрома уходили и приземлялись тройками вертолеты – два «Аллигатора» в сопровождении МИ-8. Небо гудело, по полю волокло пыль, поднятую винтами – она не успевала оседать. Командир принял решение:
- Тогда завтра, в 8.50 будь – возле вон того «мивосьмого». А пока, зайди в палатку к ребятам из «объективного контроля», они тебе наши съемки с ударов скинут.
Я еще не знал, что завтра, летчиком-штурманом на нашем борту будет сам командир эскадрильи. Так принято в авиации, командир должен не восседать в штабе в окружении телефонов и карт, а летать. Ради командирского авторитета. И еще у меня было ощущение, что не летать он просто не может, потому что уже не принадлежит земле полностью.
БЕЗ ОКОПНЫХ ПОНТОВ
С первыми лучами солнца я уже бродил вокруг «нашего» вертолета. Поговорил с одним из техников, сидя на бетонном дренажном колодце – даже полевой аэродром это не просто поляна, а достаточно сложное инженерное сооружение.
- В первый месяц, как наши возвращались, только успевали маркером новые дырки от пуль обводить, - толковал техник, готовя меня морально к полету.
- А потом все, стали бояться бить из стрелковки по машинам.
- Потери есть?
- Укропы из «Стугн» (противотанковый ракетный комплекс украинского производства – прим. авт.) по нам били и попадали! Двух «аллигаторов» свалили.
- Да ладно, это же против танков!
- При горизонтальном полете на небольшой скорости, да еще при зависании можно попасть. И они попали! С одной машины сняли экипаж без потерь, вторая загорелась. Первый пилот обгорел, сейчас лечится, почему-то на спине у него кожа никак не приживается. Вот везде зажило, а на спине – нет, что ты будешь делать!
И в голосе моего собеседника чувствовалось, как он переживает за летчика. Мы замолчали. Я переваривал сказанное. Потому что задача нашего вертолета в тройке – прикрывать двух ударников КА-52, предупреждать их о пусках из ПЗРК, по возможности, подавить ПВО и в самом плохом случае – эвакуировать летчиков. С нами летел медик, на вид, мальчишка, школьник. И первого пилота я тоже не опознал – слишком молодой, веселый, без спеси и понтов, которые я частенько встречал именно в окопах, на земле. Спросил пилота Игоря: «что нельзя снимать?». Он ответил просто:
- Номера машин и лица летного состава. Ну и до взлета не снимай по возможности, плохая примета.
Подошли два парня из группы огневой поддержки, с автоматами, в разгрузках, набитыми магазинами и гранатами. Появился командир эскадрильи, а бортмеханик в десантной тельняшке и лихой выгоревшей бандане из «косынки медицинской», от машины, кажется, так никуда и не уходил. Может, он жил в ней.
МУХАМИ В СТЕКЛО
Услышанная на аэродроме красивая фраза: «Мы приземляемся с подсолнухами на шасси», конечно же оказалась не красивой метафорой, а обыденной реальностью. Причем, выстраданной. Мне объяснили официально: «летаем на уровне деревьев, на сверхнизких высотах, с огибанием рельефа и искусственных препятствий». Средняя скорость – 200-220 км/час. Попасть в вертолет на такой скорости просто нереально. Только в том случае, если он проходит точно над тобой, и ты уже изготовился к стрельбе.
Взлетели и сразу же пошли «стричь верхушки». Три машины вытянулись в цепочку, поджались. Иногда, один из «аллигаторов» выходил из строя и контролировал землю справа и слева от нас. Лететь было недалеко – 35 минут. Наша задача – уничтожить цель под Харьковом. Где-то между Пришибом и Балаклеей выявили в лесопосадке укрепрайон, из которого противник контролировал дорогу «автоматным и гранатометным огнем». Линия фронта почувствовалась неосознанно, сигнала не было, но ребята сидящие в дверных проемах опустили предохранители автоматов и выставили стволы.
Внизу промелькнуло какое-то здание с ослепительно-блестящей вздыбленной крышей – краска сгорела, а ржавчина еще не пришла. Следом, прямо на выгоревшем поле, читалась колея от колес и куча орудийных гильз – здесь была артпозиция противника, отстрелялись и быстро ушли. Потом справа, на грунтовой дороге, идущей вдоль лесопосадки, появился бешено-несущийся по ухабам армейский грузовик, в укропской камуфляжной раскраске «мультикам». Водила выжимал из машины последние соки, а в кузове подпрыгивали и перекатывались какие-то перепуганные «воины света». Машина шла хорошо за сотню, поэтому не промелькнула под вертолетом, а на несколько секунд задержалась, и я подробно рассмотрел это зрелище. Но зрелище не было нашей целью. Бортовой техник встал со скамеечки в дверном проеме кабины и показал мне рукой: «садись на мое место». И только тогда я полностью ощутил, как низко мы шли – мошкара с полей заляпала лобовые стекла и какая-то жирная муха, несколько секунд билась о стекло прижатая бешеным напором воздуха. Мы чуть отпустили «аллигаторов» вперед, чтобы в случае чего можно было не тратя время на развороты, погасить скорость и упасть на землю возле подбитой машины. На горизонте встали два серых столба дыма, я даже подумал, что это пирамидальные тополя. На самом деле, это «аллигаторы» били НАРами (неуправляемыми авиационными ракетами – прим.корр.) с так называемого кабрирования. В момент пуска, нос машины высоко задран, так увеличивается дальность пуска. А бортовой автомат рассчитывает момент стрельбы по координатам, нужно только вовремя нажать кнопку.
Мы заложили вслед за «аллигаторами» крутейший вираж, выровнялись и Игорь помахал мне рукой: «Все!».
СТРАХ ОЖИДАНИЯ
Едва мы приземлились, Игорь с бортовым техником бросились оттирать стекла от мошкары, пока не присохло. Я ждал, когда мы сможем поговорить, Игорь пошел переодеваться, но пришел через минуту одетый по форме:
- Еще один удар, вернемся через час. Подождешь?
Через пару минут тройка вертолетов взлетела и ушла за горизонт. Я сходил поснимать, как техники обслуживают и перезаряжают «аллигаторы». На заправку горючим я опоздал. Молодой парень, в пляжных шортах, шлепанцах и застиранной майке с котятами меня утешил:
- Сейчас мою машину начнут заправлять, снимешь.
Увидев непонимание в моих глазах, парень уточнил:
- Я первый пилот.
Поговорили за авиацию, летчик заметил:
- До спецоперации у меня в год был налет, хорошо если сто часов. А сейчас уже пятьсот.
Спросил, как ему «Аллигатор»? Мои собеседник уверенно ответил:
- Хорошая. Живучая. Доработали в последние годы – все автоматизировано, это летающий компьютер! Выполняет задачи, на которые никакая машина больше не способна. Сидишь в бронекапсуле. Есть система катапультирования, как из самолета.
- А винты?
- Винты отстреливаются. Видишь, вон, белые метки, это пиропатроны.
- Спокойнее летать с такой системой?
- Конечно! Но мы же люди русские, нам жизни не жалко, мы за машину боремся до последнего, поэтому бывают …неприятные казусы. Иногда, очень неприятные.
Прошел час, начался второй, Игорь не возвращался и что-то неприятное стало шевелиться под ребрами. Вот это ощущение, которое пытались передать в наших классических фильмах о летчиках – страх аэродромного ожидания. Я начал маяться, не находить себе места и гнать прочь плохие мысли – чтобы они не материализовались. А потом была вспышка радости, когда, цепляя верхушки деревьев, из-за лесопосадки вынырнула «восьмерка» и с такой лихой мягкостью села на свою площадку.
ПО ПРАВДЕ И СОВЕСТИ
Мне показалось, что Игорь не очень хотел давать интервью. Я его успокоил:
- Слушай, я же не собираюсь выпытывать у тебя военные тайны или какой-то компромат! Я же не с телеканала «Дождь!» (признан в РФ иноагентом – прим.корр.).
Игорь заразительно засмеялся:
- Отлично пошутил!
Лед недоверия лопнул окончательно. Поговорили о доме. Игорь на передовой с первых дней:
- Первый вылет 24 февраля в 5 30 утра, «ударники» уничтожали опорные пункты противника на границе.
- Я третьего февраля заехал…
Мой собеседник заметил:
- Ну, военкоры тоже РЖД.
- ????
- «Редко живут дома».
Опять посмеялись, пообещал вставить в репортаж эту аббревиатуру. Спросил дежурное:
- Конечно же ты хотел стать летчиком с детства, как и все?
Игорь не согласился:
- Как ни странно, летчиком я быть не собирался. Даже не думал. Все спонтанно произошло. Брат у меня заканчивал авиационное училище, а я учился в техникуме. Брат мне просто сказал: «А давай ты тоже в летное пойдешь? Летать будешь!». И я как-то проникся: «Летать!». Заманило меня в небо. Теперь не понимаю, как без этого быть.
- Противник остался в воздухе, сталкивались?
- Нет. Вражескую авиацию не видел. Я считаю, что раз нет авиационных ударов по нашим позициям, то причина может быть только одна – нечем. Были бы средства, противник бы их использовал, кто-то в том сомневается? Авиация у них отсутствует, это результат работы нашей армии. Правда, проходила информация, что они красят авиационную технику в наши цвета, звезды рисуют. Не ручаюсь за ее достоверность.
- За эти месяцы боев было что-то, что тебя поразило, прямо в сердце?
Игорь несколько секунд обдумывает ответ:
- Бабушка, старенькая бабушка в деревне у границы. У нее висит красный флаг на избе, а когда мы пролетаем, она выходит на крылечко, кланяется нам и крестит нас. И мы летим дальше и понимаем, уверенно понимаем – все делаем правильно, все по-совести, и, по правде.
0
12.00
