ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Апрель 20, 2017

А что касается физических аспектов, сложнее всего было скакать в дамском седле. Потому что на лошади нужно сидеть верхом, ноги — это твой руль. А в дамском седле ты сидишь боком, фактически балансируешь, и лишь упираешься ногой в дугу изо всех сил, чтобы не вывалиться. И при этом на тебе платье с огромным количеством нижних юбок весом в 15 килограммов. Чтобы просто сесть на лошадь, нужно несколько помощников: один подсаживает, другой поддерживает, третий перекидывает, четвертый подтыкает под тебя эти юбки. У меня был прекрасный конь Граф — бывалый каскадер, надежный парень. Ему 25 лет, и он столько перенес в жизни: и взрывы, и погони, и падения… Граф вел себя прекрасно, но все равно у меня после тренировок верхом на ноге образовалась гематома.

— Наверное, ни одна актриса не отказалась бы сыграть Анну Каре­нину, так же как ни один актер не отказался бы от роли Гамлета. Но удача улыбается единицам…

— Да. «Анну Каренину» я прочитала в 17 лет и просто заболела романом. Уже тогда было предчувствие, что я к этому вернусь. В 17 лет я одобряла и оправдывала Анну. Мне казалось, что важнее и выше любви ничего не может быть. Сейчас отношение кардинально поменялось. Мне сложно представить, какое дьявольское чувство ею овладело, что она принесла такую жертву — бросила ребенка, искалечила жизнь мужу, измучила Вронского своей любовью. И к Каренину у меня другое теперь отношение. Если в юности я думала: какой противный, черствый, злодей, — то сейчас мне его ужасно жаль.

Прекрасный, честнейший и чистейший человек. Конечно, он немного человек в футляре. Но внутри-то он трепетный и любящий! Он шел на компромиссы, простил жену, пытался сохранить семью, но за его добродетель Анна презирала его еще больше. И все вокруг считают, что он виноват, не дает ей свободно любить, душит ее. А Сережа, этот несчастный мальчик, травмированный разлукой с матерью на всю жизнь? Это проявлено в нашей картине, поскольку в сценарии соединены история Анны и Вронского из романа «Анна Каренина» и повесть Вересаева о Русско-японской войне и вписаны два главных действующих лица — Вронский и Сережа Каренин через 30 лет после событий. Эта мучительная любовь как топором прошлась по их судьбам...

— Но вернемся к вашей героине... Вы говорите, вам сложно ее понять. Так какую же Анну вы сыграли?

— Для Анны любовь оказалась нар­котиком. Она открыла для себя мир, о котором ничего не знала. Мир всепоглощающей любви, свободы, чувственности. В фильме изменения Анны подчеркнуты даже драматургией костюмов. Сначала платья у Анны спокойных цветов — серого, лавандового, потом сиреневое, затем фиолетовое, потом пурпурное и далее кричащий красный цвет… Чем дальше, тем невыносимее Анна становится, в том числе и для себя. Она отдала все: дом, семью, сына, мужа, положение в свете. Ее жертва соразмерна ее собственной страсти, но несопоставима с тем, что Вронский дает ей взамен. Вронский обычный мужчина, а Анна — очнувшийся вулкан. Они продолжают любить, но непонимание нарастает, в них просыпается ожесточенность, соперничество, и часто они балансируют в той самой точке, в которой любовь переходит в ненависть.

— Шахназаров вам говорил, почему выбрал именно вас?

— Нет. Но кандидатур было много, все решилось по результатам проб. Я прошла, кажется, пять. При этом внешнего сходства с Анной у меня практически нет. Я даже говорила Максиму (мужу, Максиму Матвееву, сыгравшему в сериале Вронского. — Прим. ред.): «Я совершенно не похожа на нее!» — «Ты считаешь, это главное?» — «Анна чуть полноватая, другие черты лица, брюнетка». Хотя я перекрасилась для роли. Конечно, у каждого своя Анна. И каждая женщина, когда читает роман, немножко представляет себя на месте героини. Что касается Максима, мне кажется, он потрясающе точно сыграл Вронского, таким я его и представляла. Потому что Вронский для многих непонятен. Любит он Анну или нет? Конечно, любит, и отдает ей всего себя, и многим жертвует, но только ей этого мало. И он не может не реагировать и не меняться по мере того, как Анна, словно спрут, сжимает вокруг него свои кольца, душит своей любовью­.

— Это ваш пятый общий проект.

— Да, но если говорить про большие роли, в которых есть что сыграть, то третий. «Не скажу», «Контрибуция» и вот теперь «Анна Каренина». Когда мы по вечерам возвращались со съемок «Анны Карениной», обязательно какое-то время уделяли тому, чтобы побыть с сыном. Но когда укладывали его спать, устраивали на кухне генеральный штаб: мы раскладывали свои сценарии, роман, ролевые тетради. Сидели и колдовали: «Давай вернемся на страницу 185! Помнишь, в третьей строчке написано, что она вот так на него посмотрела? Может, это из-за того, что…» Сидели над текстом как два безумца, до посинения. Последние две серии идут ссора за ссорой. И нужно было не повторяться. Важно, чтобы градус поднимался и все приходило к необратимому финалу. Это серьезная работа, которую мы проделывали дома, а потом приносили на площадку Карену Георгиевичу. Чаще всего он соглашался.

— Вы Андрюшу брали на съемки?

— Один раз — когда снимался бал. В тот день даже моя мама из Петербурга приехала, чтобы посмотреть. Потому что в нашей жизни это точно историческое событие — съемки в легендарном первом павильоне «Мосфильма», где снимается шикарный бал с массовкой в триста человек, и ты скользишь по паркету в вальсе, играя Анну Каренину, а твой муж — Вронского. Сказка! Мама была в восхищении, а Андрюша особенно ничего не понял. Увидел, что мама в красивом платье, папа в форме. Ну и что? Правда, сабля ему понравилась, помахал ею немножко.

— Когда завершались съемки сериала «Долгий путь домой», вы всем подарили по кубику Рубика с фотографиями артистов. Наверняка и в конце этих что-то придумали?

— Здесь группа была так многочисленна, что всех охватить не удалось. Но я заказала шары на елку, а внутри две куколки — Анна и Вронский на анютиных глазках, это цветок моей героини. Куколки сделаны вручную художницей Аленой Галицкой и все разные. Чтобы шариков хватило на всех, заказ нужно было делать за полгода, а оставался примерно месяц. Хватило только для художников, главного гримера, Карена Шахназарова и продюсеров. Для женской части группы я заказала прозрачные медальончики с помещенными внутрь живыми анютиными глазками. Мужчинам подарила деревянные блокноты с выжженным портретом Толстого. Это тоже ручная работа. А также для всех заказала много шоколадных конфет с анютиными глазками из марципана.

— Интересно, а что дальше? Что можно играть после Карениной?

— Я после «Анны Карениной» год не снималась. Не было желания. После таких грандиозных ролей хочется другого… Хулиганского, современного, возможно детективного. Потому что несчастная любовь, жертвоприношение во имя мужчины — это уже не раз было. Я уже хорошо знаю про несчастную любовь, про неистово любящую женщину, про корсеты и кринолины…

— Вы много играли страстную любовь — в кино и в театре. А сами переживали чувства подобной силы?

— Конечно, переживала. Но без крайностей… Крайности предпочитаю на сцене и в кино. А так — я до сих пор безумно влюблена в своего мужа.

— Это началось на съемках фильма «Не скажу»? Вы там в первый раз снимались вместе…

— Мы познакомились раньше, за три года до этого, на пробах в картину «1612» (не кончившихся ничем). Наша встреча была яркой вспышкой. Меня как молния пронзила с головы до ног! В жизни так бывает: видишь человека в первый раз, но ощущаешь что-то необычное, не такое, как при знакомстве с другими... Я тогда, по-моему, даже не смогла сказать, как меня зовут… Было полное совпадение энергии, ощущение родной души, предчувствие, что это не последняя встреча…

А когда мы снова увиделись на съемках «Не скажу», скрыть, что мы друг другу нравимся, было очень сложно. Взаимное притяжение ни с чем не спутаешь, ему невозможно противостоять! Съемочный период был очень коротким — 17 дней. Нам с Максимом нужно было все заранее проговорить, историю знать назубок, мы репетировали и вообще мно­го времени проводили вместе. Лето, Питер, мы гуляли, ходили на базары, покупали мелкий реквизит для героев и говорили, говорили… Вот так и выстроили совместную историю — в фильме и в жизни. Мы близки по духу. И чем дальше, тем больше я в этом убеждаюсь. У нас много точек соприкосновения, хотя характерами мы разные!

— А в чем это проявляется?

— Скажем, Максим внешне сдержанный, собранный, менее открытый, чем я. Но он взрывной, темпераментный. А я более спокойная. Мы дополняем друг друга, немаловажно, что мы люди одной профессии и понимаем, что никогда не будем упрекать в каких-либо глупостях вроде: почему у тебя такая долгая репетиция? почему ты работаешь в выходные? Вот сейчас у Максима четвертые сутки идут без сна. То есть он спит по два-три часа, пока его везут в машине. Ночная смена, репетиция, спектакль и снова ночная смена. И моя задача — делать все, чтобы он выдержал это. Если бы я сама не была актрисой, могла сказать: «Все это хорошо, но надо ребенка отвести в сад, вынести мусор». Но я прекрасно знаю, что такое после ночной смены репетировать, сниматься и играть спектакль. Поэтому даже ребенку говорю: «В комнату к папе сегодня не заходи». Понятно, что я сумасшедшая мамаша и мой сын для меня — это все на свете, моя любовь. Но связь с мужем должна быть еще сильнее, чем с ребенком. Сын вырастет и уйдет в свою жизнь. А ты останешься с мужем, и нужно выстроить отношения так, чтобы вместе было легко и интересно.

— А какой Максим отец? Конечно, в те дни, когда есть время на сон…

— Он уникальный папа. Часто бывает, что отцы зарабатывают деньги, делают «козу» и машут рукой: «Привет, сын». А Максим занимается с ребенком постоянно. Макс рос без отца (отец актера ушел из семьи, когда Максиму было три года. — Прим. ред.) и теперь сам щедро окружает сына любовью, вниманием, они большие друзья. Любовь дает человеку уверенность в себе, ощущение мощного тыла, и если в детстве тебе хватило любви, позже ты можешь ею с радостью делиться. Мир был бы другим, если бы все дети росли в полных семьях, в обожании и любви. К счастью, у Максима был его дед Владимир Михайлович. Макс обожал его. Тот много с ним занимался, выпиливал ему игрушки. И Максим тоже научился выпиливать, красить, строгать. Теперь с сыном на даче это делает, учит его. Еще у них физкультура, машинки, рыцари. Словом, свои пацанские дела, мужская история, в которую я не лезу.

— Вы теперь живете в Москве?

— Да, мы в Москве осели, Андрей ходит здесь в садик. А я поймала себя на мысли, что раньше говорила: «Поеду домой», имея в виду Питер. А сейчас — Москву. И я очень рада. Тяжело разрываться и не понимать, где дом. Теперь мне приятно приезжать с Андрюшей к бабушке и дедушке в Питер в гости на выходные или на неделю, когда у меня репетиции и спектакли плотно в питерском Малом Драматическом театре — Театре Европы, где я работаю. Андрюша обожает путешествия. Хотя в этом году я его реже стала брать на гастроли. Слишком они далекие и короткие: Китай, Япония, скоро будет Вашингтон — и все по неделе. Поди-ка перестройся на новый часовой пояс. Андрюша остается с Максимом и с няней. Или приедут бабушки. А вот когда в прошлом году мы на месяц ездили в Америку, он летал с нами.

— И в Грузии вы месяц отдыхали.

— Да, целый месяц счастья для нас с Андрюшей. А Максим присоединялся к нам только на неделю. Мы круто отдохнули с друзьями — коллегами из Петербурга. Сняли дом огромный под Батуми в городе Гонио, прямо на побережье. Нас было четырнадцать взрослых и девять детей.

— Да это коммуна практически!

— Коммуна, да! Роскошно! Хотя Максим, когда приехал, был немножко в шоке. Он не мог понять, почему я выбрала такой изощренный способ отдыха, когда нужно стоять у плиты, когда везде дети, люди, белье сушится, полотенца чьи-то, детские трусы… Один пищит, другой смеется, третий плачет, кто-то ссорится, кто-то обнимается… У нас первый малыш просыпался в шесть утра и орал: «А-а-а-а-а!» И мы понимали: новый день настал… А Максим-то — только что из Америки, куда ездил на курсы английского языка. Он вообще в другой мир попал! Жили мы скромно. Двор огромный, дом большой, но комнатки маленькие. Но для того, чтобы ощущать себя счастливой, роскоши не нужно. Про нашу сумасшедшую, похожую на табор компанию Кустурица мог бы снять замечательный фильм. Столько было очарования и счастья! Единственное, конечно, я никогда в жизни не мыла столько посуды. И не готовила таких порций. У нас и супы были, и аджапсандалы, и шашлыки, и хинкали. Еще я никогда не пекла столько блинов. Все нужно было делать в промышленных количествах! А потом я на этой грузинской волне приехала домой и тоже готовила так, как будто нас дома целая компания... И по десять вариантов блюд: рыба, мясо, сладкое, компот… Я стала даже импровизировать. Допустим, вчера была шарлотка с яблоками, а сегодня яблок нет, есть сливы — и я пеку пирог со сливами.

— Я обратила внимание, что на фотосессию вы приехали, захватив с собой контейнеры с едой…

— Это Максим приучил меня к правильному питанию. Он четко соблюдает режим: ест пять раз в день. Вот и я так стала, а для этого нужно носить контейнеры с едой. В противном случае, когда ты занят, днями напролет пьешь кофе и ешь печенье или фаст­фуд. Портишь здоровье и внешний вид…

— А еще ваш муж ежедневно занимается спортом и учит в автомобиле английский язык.

— И на гитаре учится по самоучителю. Просто у него к себе завышенные требования. Максим все время совершенствуется. А у меня силы воли часто не хватает. Лет десять хочу возобновить занятия на фортепиано. Мы даже купили инструмент, у меня есть телефон педагога… Но пока на пианино просто стоит красивая ваза с цветами. Зато я регулярно занимаюсь спортом, смотрю кино, слушаю интересные лекции… Но вот если бы Максим десять лет назад решил освоить фортепиано, он бы уже играл, как Мацуев. У Максима нет обстоятельства, которое помешает ему осуществить план. Он делает, если наметил это. А у меня определяющий фактор — интерес… Вот недавно я с увлечением занималась организацией дня рождения Андрюши: придумывала, какая будет еда, какие развлечения, какие шарики заказать… Мы с Максимом подарили двухколесный велосипед и машину на радиоуправлении. А бабушка с дедушкой и гости дарили конструкторы. Андрюша уже целый мир из них построил, но ему все мало.

— Я видела, на 8 Марта вам Анд­рюша подписал открытку. Давно он умеет писать?

— Да, уже лет с четырех. Но вот читать самостоятельно он пока не очень любит. Иногда вдруг сядет, почитает, когда ему интересно. А может час, не отрываясь, лепить что-нибудь или рисовать. Но если не интересно — лоб разобьешь, а не заставишь его сделать. В этом смысле сын похож на меня. Доверяет своим вкусам и инстинктам. Мы с Максимом давно это просекли… А еще мы все втроем очень упрямы: и Максим, и я, и Андрей. Три огненных знака. Тяжелая компашка.

— Как Андрей воспринимает то, что родители артисты?

— Ему все равно. Как и мне было в его возрасте. Помню, я побывала на съемках «Мушкетеров...». И меня это не впечатлило. Ну, папа, ну, в костюме. Правда, лошадки понравились. Вообще, дети артистов, как правило, долго пренебрежительно относятся к профессии. И считают: родители уходят на работу и дурака валяют на сцене. Не то что летчики или хирурги. Это потом приходит интерес. Для меня откровением стали спектакли Юрия Бутусова, где играли юные Хабенский, Пореченков, Трухин… И я пошла в театральный. К счастью, попала на курс именно к Льву Додину. У которого в Малом Драматическом театре и работаю.

— Конкурс тогда был триста человек на место…

— Я так тоже слышала, что триста человек… Но точно не знаю. Большую часть отсеяли после консультаций и первого тура. Потом осталось человек 70—80 на место. Но меня это не пугало. В 16 лет ты король мира, нет никаких преград. У меня не было даже мысли, что я могу не поступить. Я хочу — значит, поступлю. Хотя родители пытались отговорить: «Хочешь быть нищей — пожалуйста, иди в актерскую профессию. Нет никакой гарантии, что ты вытащишь счастливый билет». Учиться было увлекательно. Было тяжело, иногда невыносимо, но очень интересно. Я студенчество вспоминаю с огромной любовью.

Мы сразу стали изучать «Жизнь и судьбу» Гроссмана. Что мы, 16-летние благополучные дети, могли рассказать о том страшном времени, об истории страны? Поэтому нас загружали архивами, документальной и художественной литературой, мы ездили в Освенцим, в места бывших лагерей ГУЛАГа. Мы это все впитывали, переживали, осознавали. Репетиции с Додиным — это лабораторная работа, подробнейшее глубокое погружение. Большой подарок судьбы — работать у такого мастера. Поэтому я не могу вообразить, как можно отказаться от такого театра. Вот и езжу в Петербург на спектакли и репетиции.

— Но и в Москве с театром у вас тоже хорошо сейчас все устраивается.

— Ну да. У Камы Гинкаса я играю в спектакле «Леди Макбет нашего уезда» и в Театре Наций в «Иванове». И не исключаю, что у меня еще появится какая-то работа в Москве или где-то еще. Раньше я была кате­го­рич­на: никогда не уеду из Петербурга, никогда то, никогда это. У меня было много этих «никогда». Но часто они нарушались. И я поняла: никогда не говори «никогда». Жизнь интереснее, чем наши даже самые смелые ­фантазии.

Благодарим отель «Балчуг Кемпински Москва» за помощь в организации съемки