Накануне празднования Дня города «Вечерняя Москва» попросила коренного москвича, народного артиста Евгения Стеблова, снявшегося в самом, пожалуй, пронзительном фильме о столице «Я шагаю по Москве», вспомнить город своего детства.
Самые яркие воспоминания приходят к большинству из детства и юности. Сколько бы лет с ними ни разделяло. Вот и память Евгения Юрьевича Стеблова сохранила то далекое время в подробностях.
— Я еще помню извозчиков! Да-да! «Легковых» уже не было, но были лошади-тяжеловозы, которые возили дрова, потому что не везде было центральное отопление. Наш дом стоял на проспекте Мира, тогда это была 1-я Мещанская. Помните, у Володи Высоцкого: «Дом на 1-й Мещанской, в конце»? Мы жили в одном дворе, его дом сохранился, туда сейчас, по-моему, экскурсии водят. А мой был напротив — окна в окна, но его сломали.
— Он был на восемь лет старше, поэтому мы друг к другу и относились как к «парнишке из нашего двора». Потом уже встретились, когда я учился в Щукинском училище, а он окончил Школу-студию МХАТ. Володя приходил в знаменитое Трифоновское театральное общежитие, к нашим девчонкам.
Это было начало его бардовской поэтической судьбы, он тогда сочинял и пел песни, стилизованные под блатные, но как артист еще известен не был. На Трифоновке мы, помнится, сидели и вспоминали общих дворовых знакомых, учительницу из его школы, которая жила на одной лестничной клетке со мной.
— Хотя в нашем дворе и шпана жила, и даже бандиты в некоторых квартирах, и мы это знали, они никогда никакого безобразия там, где жили, не устраивали. Скорее, наоборот. Дом, где жил Володя, у нас назывался «номера», такой «клопник», где в одной квартире жили по двадцать четыре семьи.
— Это были коммуналки?
— Коммуналки тогда были у всех. Но коммуналка коммуналке — рознь. Наша семья тоже жила в коммуналке, но у нас было две комнаты, что по тем временам — привилегия. Мой дед был железнодорожным генералом — из руководителей Виндавской, а тогда уже Рижской железной дороги. И если в нашей квартире жили четыре семьи, то в квартирах Володиного дома — по 24. А туалет-то — один на всех! Так что во дворе соседствовали и интеллигентные, очень образованные люди, и простые люди, и шпана. Многие мои сверстники говорили на жаргоне — только не в семьях и не в школе. А сейчас везде говорят на одном языке, другого не знают. Более того, все это перетекает на экраны. Смотришь сериалы, а там и преступники, и следователи, и работники полиции — все говорят одними выражениями.
Еще я помню, что в нашем доме жил водитель, у него был ЗИС-110 — машина, которая номенклатуру возила. Когда он приезжал, то пацаны эту машину облепляли и смотрели — редкость была. Вы помните, как Высоцкий играл Жиглова? Он очень точно был одет. Менты, оперы — они одевались вроде бы в штатское, но, с другой стороны, присутствовали сапоги, галифе — за версту видно, что это опер. Такие персонажи в нашем дворе тоже были.
Наш дом стоял внутри двора, а по фасаду располагались маленькие магазины — бакалея и прочие. Потом их снесли и стали строить многоэтажный дом для работников НКВД. Строили пленные немцы. Они играли на губных гармошках, и мы, пацаны, пытались общаться с ними на языке жестов. Дом заселили, и каждый вечер туда приезжали «черные вороны» — машины, которые забирали арестованных людей. К сожалению, это было обыденной картиной. На заднем дворе жил, помню, один пирожник. Его забирали, и мальчишки делали вывод: «Шпион оказался!» Потом его отпускали, и мы говорили: «Ошиблись!» Затем снова забирали: «Нет, все-таки — шпион!»
— Какие места были у вас любимыми?
— Напротив Рижского вокзала есть скверик. Мы ходили туда гулять. Дедушка, выйдя на пенсию, водил меня в закрытый железнодорожный музей на Рижском вокзале. Туда обычно ходили студенты Института транспорта на экскурсии. Я помню, что деду старые служащие честь отдавали, потому что тогда железная дорога была военизирована — погоны носили, форму. Для меня такие походы были праздником, потому что там были большие действующие модели паровозов, электровозов, были вагоны. Еще мы ездили на трамвае в парк Останкино, где был «Прокат игрушек».
Их можно было взять за небольшую плату на время. «Детский мир» открыли, когда я был уже в 4–5-м классе. Я туда частенько наведывался, там можно было купить рейки, угольники, а я все время что-то мастерил. Один раз туда поехал, и там выкинули водяные пистолеты. Я купил пистолет, потом в какого-то пацана случайно брызнул, а он мне по носу заехал, и у меня кровь текла — вот ведь тоже запомнил! А летом мы ездили на дачу в Нахабино — это как раз по Рижской дороге километров 30–35, и вещи еще сдавали в багаж. Ехали на паровозе, валил дым, гарь летела...
— По Москве передвигались на двухэтажных троллейбусах?
— Да. Причем мы, мальчишки, стремились забраться на второй этаж, сесть у лобового стекла и изображать водителя. С дедом я ездил гулять и в район, где сейчас стоит мухинская скульптура «Рабочий и колхозница». В Останкино телецентра еще не было, там были дачи, которые снимали люди. После войны в голодное время у нашей семьи там даже был огород: тогда горожанам выдавали участки в черте города, чтобы можно было прокормиться.
— А похороны Сталина помните?
— В 1953 году, когда его не стало, мы с ребятами из школы отправились на похороны. Что-то нас остановило, и дальше Сретенского бульвара мы не пошли. Слава богу... Помню, как при известии о смерти Сталина все в нашей коммунальной квартире рыдали. А про Берию, который был председателем похоронной комиссии и носил пенсне, соседи во дворе — люди простые — искренне говорили: «Какой интеллигент!»
Кстати, когда я впервые попал в мавзолей, там лежали и Ленин, и Сталин. Меня поразила странность: Сталин казался очень толстым человеком, а Ленин рядом выглядел щупленьким. Сталин лежал в парадной маршальской форме, а Ленин в костюме, вот как сейчас. В этом было какое-то несоответствие.
— В студенческие годы театры часто посещали?
— Моя родственница, жена бабушкиного брата, работала билетершей в Большом, и вот туда я ходил часто. Тетя Муся встречала меня на служебном входе и провожала на ярус, где я и сидел. Это было сильным впечатлением — Большой театр, Метрополь, сквер напротив театра. Но мои студенческие годы — это еще и Арбат, и Щукинское училище, и ресторан «Прага».
— Вы ведь начали сниматься, еще учась в Щукинском, и сыграли стилягу в «Первом троллейбусе».
— Это был мой первый фильм, я тогда впервые полетел на самолете Ту-104 в Одессу на съемки. А потом попал на картину к Георгию Данелии «Я шагаю по Москве». Москва в этом фильме потрясающе снята Вадимом Ивановичем Юсовым. В дни нашего студенчества можно было спокойно гулять по бульварам — не было машин, поэтому это было удовольствием. Мы на этих бульварах встречались, расставались, влюблялись. Москва более поздняя расширялась стремительно.
Когда я уже был киноартистом, в 1965 году мы наконец получили отдельную квартиру. Это был городок Моссовета — напротив «Рабочего и колхозницы». С одной стороны, отдельная квартира — счастье. С другой стороны, это место казалось дырой! Потому что тогда там жил совершенно другой, непривычный для меня, контингент людей. А сейчас уже все перемешано.
— Ну а «сорок сороков» и колокольные перезвоны имели место в той жизни?
— Напротив Рижского вокзала стоял храм. Так что я, с одной стороны, вырос под звон гудков Рижской железной дороги, а с другой — под звон колоколов. На Пасху соседи ходили в церковь, куличи пекли, освящали их. В моей семье этого не было. Было видно, что милиция эту территорию как-то ограничивала, оцепляла. Но у меня не сложилось впечатление, что это были репрессивные меры, хотя в то же время это явно не поощрялось. Церковь была для меня таинственным манящим миром.
— В каких местах любите бродить сегодня?
— Я живу на Тверской, практически напротив мэрии. Иногда в скверике гуляю за памятником Юрию Долгорукому, иногда в Александровский сад хожу или в Кремль. Там тоже можно гулять. Но мне уже восьмой десяток, мой энтузиазм к передвижениям поубавился.
— Ваше самое сильное впечатление от современной Москвы?
— Второй канал попросил меня поучаствовать в прямом эфире в момент, когда шел Бессмертный полк. Наша точка была у собора Василия Блаженного, мы пришли к 12 часам, а ждали своего включения до 17 вечера. Я просидел там шесть часов и благодарен Господу Богу, что очутился в этом месте.
Шла молодая Москва, целые семьи, это действительно шел народ. И это был момент высокий! Среди нас оказался Миша Ножкин. Когда люди увидели Мишу, вся толпа дружно запела «Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой — он трудный самый...» Запели его песню сразу несколько сотен людей, это было пронзительно!
— Ваш любимый фильм о Москве?
— Ну, конечно, тот, о котором вы подумали.
ДОСЬЕ
Евгений Юрьевич Стеблов — актер театра и кино, народный артист РФ, первый заместитель председателя Союза театральных деятелей России. С 1969 года — актер театра им. Моссовета. В фильмографии — более 50 ролей, первая большая роль — Саша Шаталов в фильме Георгия Данелии «Я шагаю по Москве» (1963).
0
10.00
