Это все, что занимало мысли миниатюрной Джейн Алперт. Поэтому борьбу с капитализмом она начала с групповых отношений, а закончила восемью терактами в Нью-Йорке.
Четверо молодых мужчин и девушка возились у заднего моста грузовика Национальной гвардии, пытаясь приладить какой-то подозрительный пакет.
Получалось не очень, хотя это и было их девятое дело с динамитом. Девушка, востроносая пигалица, еврейский ангелочек едва 160 сантиметров роста с растрепанным каре, по-прежнему отчаянно боялась, что динамит, украденный товарищами по борьбе где-то там, далеко, на какой-то шахте, взорвется еще до того, как проклятые «свиньи» усядутся в свой грузовик, и тогда в воздух полетят не ошметки солдатской амуниции, а их собственные. Один из мужчин вдруг вздрогнул: за углом, явно рядом, завыли сирены. Спустя несколько мгновений вся пятерка лежала лицами на земле.
Разочарование
Насчет мужа полицейский, впрочем, ошибался – один из задержанных вместе с Алперт соратников по борьбе, 35-летний чертежник Сэм Мелвилл, был фактически ее гражданским супругом. Хотя, если честно, вряд ли бы служитель закона остался доволен, узнав об особенностях семейной жизни пары…
Джейн родилась в мирной еврейской семье в Нью-Йорке – только один из ее дедов, бежавший некогда от погромов из Кишинева, в 1930-е вдруг отказался от веры отцов и заделался в социалисты. Впрочем, в семье Алпертов об этом предке вспоминали разве что как о непонятном семейном недоразумении. Вскоре после рождения Джейн ее семья переехала в Пенсильванию, где папе Алперту предложили пост вице-президента в фирме по производству стекла. В 1950-м у Джейн появился брат Эндрю, прозванный в семье Скипом, – радость, увы, была со слезами на глазах. Мать попала в аварию во время беременности, и Скип родился с тяжелыми физическими дефектами – практически слепым и с легочной недостаточностью.
Интеллектуально, впрочем, он заметно обгонял сверстников – так же, как и его старшая сестра. В старшие классы она поступила на два года раньше срока – в 1960-м. Много читала и почти не имела друзей – в Пенсильвании ее считали городской, а в Нью-Йорке, куда семья возвратилась в 1959-м, одноклассники насмехались над ее благоприобретенным аппалачским акцентом и обзывали деревенщиной. Хуже всего, отец, который на какое-то время стал ее лучшим и единственным другом, начавший было собственный бизнес, быстро прогорел и пропал на несколько месяцев. Нашли его в больнице изменившимся и практически безумным. И Джейн снова погрузилась в книги. По странному капризу судьбы будущую террористку-левачку более всего поразили сочинения Айн Рэнд, ярой антикоммунистки, проповедницы крайнего индивидуализма и кумира американских правых с конца 1940-х и по сей день. «Хотя я отвергала правые экономические взгляды и политическую философию Рэнд уже в 15 лет, – вспоминала в своей автобиографии Джейн, – определенные элементы ее романов, более относящиеся к психологии, чем к социальной идеологии, остались со мной на долгие годы. «Источник» заронил в меня мысль о том, что взрыв здания может быть морально оправданной формой протеста. «Атлант расправил плечи» представил социального революционера как героя. А Доминика и Дагни, замечательные, мощные, но сексуально пассивные героини, подчиняющиеся мужчинам, которых любят, оставались моими ролевым моделями еще долго спустя, что я позабыла, где впервые узнала эти имена».
Окончив школу с отличными оценками, Алперт получила приглашение в несколько колледжей, но выбрала Суортмор в Пенсильвании – то ли в память о детских годах, то ли чтобы уехать подальше от обосновавшихся в Нью-Йорке родителей. Собственно, по всем меркам она и сама оставалась ребенком – ей шел семнадцатый год, она переживала по поводу своей внешности и постоянно думала о сексе. Ах да, и о революции тоже. Эти две вещи слились для нее вскоре воедино. Джейн начала участвовать в студенческих манифестациях, одновременно разыскивая кого-нибудь, кто лишил бы ее девственности – до «лета любви» еще оставалось четыре года. Вскоре ей удалось найти добровольца, проделавшего всю операцию, по признанию несколько разочарованной Джейн, без особого усердия.
Революция
Окончив бакалавриат в Суортморе и поучаствовав вволю в демонстрациях, Джейн вроде бы чуть остепенилась. Она заинтересовалась древнегреческой литературой, вернулась в Нью-Йорк, нашла работу редактора в солидном издательстве и занялась диссертацией в Колумбийском университете. Изредка посещала какие-то собрания, где толковали о скором социальном переустройстве, – но тогда такие собрания посещали, в общем-то, все, кто читал не только комиксы, но и книги без картинок. Казалось, еще немного – и она забыла бы о революции, вышла бы замуж за хорошего еврейского юношу и стала бы образцовой современной домохозяйкой, образованной, но чертовски охочей до секса. Но она познакомилась с Сэмом Мелвиллом.
Сэмюэл Гроссман, взявший себе псевдоним в честь автора «Моби Дика», был на тринадцать лет старше Джейн, отягощен (впрочем, разве что в юридическом смысле – к тому времени он уже бросил и жену, и ребенка) семьей и слеп на один глаз. Ни красотой, ни писательским талантом, ни даже каким-то особым весом в левацком движении он не мог похвастать – подрабатывал чертежником, писал статейки в местный радикальный листок под громким названием «Гардиан» и имел какие-то мутные связи с будущими лидерами движения «Синоптики» (Weathermen). Но Джейн видела в нем фигуру, равную Ленину, Мао и Бобу Дилану, вместе взятым. Его отец был коммунистом, самого его не раз арестовывали и били «свиньи», он играл на гитаре, писал стихи и был (по крайней мере, со слов Джейн) бесподобен в постели. Впрочем, жизни он отмерял себе еще два-три года – революция потребует жертв, и придется отдать за нее самое дорогое. «Революция в этой стране случится еще до конца десятилетия, – учил Сэм. – И я буду ее частью». Тут, по словам Джейн, он обычно хмыкал и добавлял: «По правде, никому из нас не удастся этого избежать». Джейн была очарована. Революция сама пришла к ней – персонифицированная, живая, всеподавляющая. Алперт бросила работу в издательстве, магистратуру, переехала к Сэму и вернулась к радикальной политике. И к радикальному сексу – Сэм оказался мужчиной ее мечты, доминантным самцом со склонностью к садизму. Она обращалась к нему «хозяин» и униженно благодарила за доставленные оргазмы. Счастье переполняло ее. «Комбинация сексуальной любви и радикальной политики поглотила меня», – писала она позже в своих мемуарах.
Террор
Вскоре Сэм познакомил ее со своими друзьями, Дэйвом Хьюи и Пэт Суинтон. Четверка стала воплощать марксистскую теорию и практику в жизнь – правда, узнай в Московском институте марксизма-ленинизма о том, как понимают единственно верное учение нью-йоркские леваки, советские ученые мужи, несомненно, поседели бы до времени. «Марксизм подошел мне, словно новые очки, – я стала ясно видеть, – рассказывала Джейн уже после окончания своей эпопеи. – Я научилась воспринимать политику лично, применяя идеи движения ко всем аспектам своей жизни. (…) Если мне не везло в моим романах, то это было из-за того, что я пыталась подогнать их под «буржуазную модель», заканчивающуюся браком и ребенком даже в семье атомного века, – хотя я и знала с самого начала, что этот идеал порочен. Любая, самая маленькая из моих бед – избыточный вес или ломкость волос – была виной капитализма, который тратил миллиарды на то, чтобы убедить женщин выглядеть тощими, богатыми и гламурными». Борьбу с капитализмом четверка начала с группового секса, который, впрочем, не очень понравился Джейн: она так и не избавилась до конца от буржуазных предрассудков и втайне ревновала своего Сэма к гораздо более привлекательной Пэт. Но как спел пару десятков лет позже в совсем другой стране кто-то еще, «революция, ты научила нас верить в несправедливость добра», и Джейн достаточно быстро смирилась с новой формой своего существования и оправдывала ее даже годы спустя. «Мы не думали о себе как о распутниках в поисках новых удовольствий. Мы для этого были слишком серьезны. Мы были семьей. (…) Наша революция должна была создать вселенную, в которой каждый мог бы словить кайф, вроде как от кислоты, но без страха, эгоизма, болезней, голода или собственно необходимости в каком-то наркотике для счастья».
В начале 1969 года пришло время воплотить фантазии в жизнь. Сначала Сэм притащил к ним на квартиру двух канадских товарищей, скрывавшихся от полиции. Четверка раздобыла для них оружие, собрала необходимую информацию, и товарищи смогли угнать на Кубу легкомоторный самолет. Затем Сэм и Дэйв добыли где-то динамит – достаточное количество, чтобы подготовить серию терактов, и довольно компактное, чтобы прятать его в обычном холодильнике. 27 июля в Нью-Йорке взорвалась бомба – в здании компании «Юнайтед Фрут». Это было возмездие за нещадную эксплуатацию работников в третьем мире, о чем были извещены анонимным пресс-релизом нью-йоркские газеты. Акция была совершена ночью, пострадавших не было.
Фиаско
Следующий взрыв прогремел 20 августа в здании банка «Марин Мидленд» на Манхэттене. Эта акция была устроена лично Сэмом без всякой политической подоплеки: Джейн узнала, что у Сэма есть кто-то еще, кроме нее и Пэт, и пригрозила тоже переспать с кем-нибудь на стороне.
Разъяренный Мелвилл решил показать, кто в доме главный, и, явившись на конспиративную встречу, сообщил, что заминировал банк. Джейн была в ужасе – крови она никак не хотела; к тому же они не успели подготовить пресс-релиз, объясняющий необходимость теракта для грядущего освобождения человечества. Она даже позвонила в банк и сообщила о бомбе, но служба безопасности приняла все за шутку. Взрывное устройство сдетонировало в 11 вечера, когда в здании было еще много сотрудников. 19 из них получили ранения, погибших не было.
Мало-помалу Джейн начала осознавать, что Мелвилл теряет рассудок. Но и она уже не была той наивной девочкой из колледжа – она продолжала называть Сэма «хозяин» во время секса, но уже к третьему взрыву, 19 сентября в федеральном здании на Федерал-Плаза, она управляла террористической ячейкой практически единолично. 7 октября они подорвали призывной участок на Уайтхолл-стрит. 11 ноября были взорваны сразу три объекта — офисы «Стандард Ойл», «Чейз Манхэттен» и «Дженерал Моторс». Жертв и особых разрушений во всех случаях не было – взрывы теперь случались глубокой ночью, да и динамита у группы было в обрез, тем не менее Нью-Йорк охватила легкая паника. В газеты поступали пресс-релизы: «Империя рушится, и люди по всему миру подымаются против власти. Черные боролись за революцию годами. И наконец, и белые американцы наносят удары за свободу из сердца империи».
Возможно, группе Алперт удалось бы рассылать пресс-релизы еще несколько месяцев, если не лет, но случилось непредвиденное. Мелвилл рассказал о деятельности группы надежному товарищу и стойкому революционеру Джорджу Деммерлу, который по чистой случайности был в свободное от революционной работы время информатором полиции. 12 ноября четверка (точнее, пятерка – Деммерл для надежности отправился на дело вместе с ними) успела взорвать бомбу в здании уголовного суда на Сентер-стрит, где судили боевиков «Черных пантер». Во время минирования грузовика Национальной гвардии на углу 26-й улицы и Лексингтон-авеню борцов за свободу взяли.
Игра в прятки
Дальше пути любовников разошлись. Бессребреник Мелвилл отправился в тюрьму, а за Джейн внесли 20-тысячный залог родители. 4 мая 1970 года, почуяв, что дело пахнет реальным сроком, она нарушила условия залога и сбежала в неизвестном направлении. Сэм действовал более радикально: 7 марта того же года он скрутил федерального маршала и пытался бежать из здания суда, но был остановлен на выходе из здания. Его перевели в тюрьму особого режима Аттика, где в сентябре 1971 года он стал одним из главарей мятежа заключенных. Мелвилл, 28 его подельников и 10 заложников были убиты в ходе штурма тюрьмы 13 сентября. Пророчество Сэма о скорой гибели за революцию все же сбылось.
Джейн ушла в подполье – скрывалась на конспиративных квартирах, подхвативших «знамя борьбы» «Синоптиков», подрабатывая на жизнь то подавальщицей в кафе, то преподавая в еврейских культурных центрах в глубинке. Но она была опустошена и разочарована. Сэм был мертв. «Синоптики», начавшие с акций гражданского неповиновения, организации побега из тюрьмы наркогуру Тимоти Лири в 1970 году и знаменитого взрыва в женской уборной Пентагона 19 мая 1972-го (так они отпраздновали день рождения Хо Ши Мина; нежданно для самих террористов вода из сортира залила один из компьютеров, безнадежно уничтожив секретную информацию в нем), очень скоро перешли к банальным грабежам.
Собственно, «прогрессивная общественность», рукоплескавшая побегу Лири, предпочла не заметить несколькими годами спустя признание самого гуру, что за организацию его адептам пришлось отвалить на дело революции 20 тысяч «зеленых», большую по тем временам сумму. А главное, Джейн было невероятно скучно: сдавшись властям, она в ожидании приговора согласилась поговорить с журналисткой «Нью-Йорк Таймс» Люсиндой Фрэнкс о жизни в подполье. Та была поражена: никаких оргий, никакой романтики подвига – баночки с йогуртом на завтрак, обед и ужин, унылые политические дебаты с утра до вечера, тревожный сон в спальном мешке где-нибудь в сквоте.
В бегах Джейн осознала свое новое предназначение: «В 1968 году я не могла знать, что моя настоящая борьба – против господства мужчин, а не против капитализма или что моими настоящими союзниками были не мужчины-леваки, а другие женщины». 14 ноября 1974 года Алперт сдалась властям – после Уотергейта и общественность, и даже суды стали куда снисходительнее относиться к «борцам с системой». На фоне коррумпированных политиков они смотрелись скорее запутавшимися и отчаявшимися найти правду молодыми людьми. Она отсидела 27 месяцев – смешной срок во времена, когда «двушечку» дают за танцы в церкви, а за секс с семнадцатилетними остолопами по взаимному согласию упекают на пару десятилетий.
В октябре 1977-го получила еще четыре месяца за неуважение к суду – отказалась давать показания на процессе одного из «Синоптиков». Издала 10-страничный манифест «Матерь Право: новая теория феминизма», сочиненный в годы подполья и отвергающий «сексуальное насилие левых». В 1981-м выпустила в свет автобиографию «Взросление в подполье», ставшую на какое-то время бестселлером и вызвавшую свары между леваками, феминистками, охранителями и либералами. Мало кто, правда, обратил внимание – или поверил – на посвящение родителям и финальную главу, где бунтарка Джейн возвращается в родительский дом. Но после выхода книги Джейн Лорен Алперт снова пропала, теперь уже, видимо, навсегда.
Говорят, что она преподает йогу где-то Калифорнии. Другие уверяют, что она стала-таки образцовой домохозяйкой и живет где-то в Пенсильвании под фамилией мужа. Правды, возможно, мы так и не узнаем – уж что-что, а прятаться Джейн умеет.
0
115.00
